Владик не спорил. Постель была прохладная, полотенце тоже. Колючий жар в голове угас, боль в разбитых ногах приутихла. Усталость уже не ломала кости, а растекалась по телу мягко и спокойно. Владик закрыл глаза. С минуту еще мелькали перед ним ноздреватые камни обрывов, колючки татарника и заросли дрока, белые заборы, чьи-то лица, синие вспышки волн. Потом потемнело все и навалился сон – совершенно глухой и черный.

2

Проснулся Владик, когда за окном было совсем темно. Он услышал, как мама в коридоре говорит Игнатии Львовне:

– Ума не приложу, что делать. Он какой-то шальной стал – то ли от простуды, то ли от чего-то еще. Убегает куда-то, глаза сумасшедшие… Хотела с отцом посоветоваться, а он прислал с матросом записку, что будет ночевать в части: допоздна репетиция, а завтра с утра смотр…

Владик приподнялся в постели. Он четко помнил все, что случилось. Но теперь казалось, что было это давно: и Гошина гибель, и поиски Синекаменной бухты. Может быть, поэтому Владик теперь не чувствовал ни отчаяния, ни беспомощности. Правда, слегка болели ноги, но усталости не было. И Владик четко знал, что делать: ни минуты не ждать, а продолжать поиски парохода, в котором живут гномы.

Как? Очень просто. Разыскать дядю Мишу, капитана «Тавриды». У них в клубе наверняка есть самые подробные морские карты. Уж на таких-то картах обозначена каждая бухточка!

Любой здравомыслящий человек сказал бы Владику, что надо отложить дело до утра. Но Владик не мог ждать. Все равно спать ночью он не будет, а будет мучиться мыслями о Гоше.

Владик понимал, что без хитрости из дому не выбраться. Ладно! Хитрости так хитрости! Чтобы вернуть Гошу, он будет, если надо, притворяться здоровым, когда болеет, и больным, когда здоров. Будет, если придется, прогуливать школу, выпрыгивать из окон, рассказывать небылицы. Пусть! Потом он за все ответит, пожалуйста! А сейчас надо думать не о себе, а о Гоше. Только о Гоше.

Владик вышел в коридор и рассеянно пошел на кухню мимо мамы и соседки.

– Ты куда? – нервно спросила мама.

– Водички попить…

– А как ты себя чувствуешь?

– Ничего… Только слабость какая-то и спать очень хочется.

– Немедленно ложись и спи!

– Угу…

Владик глотнул воды и побрел к себе с видом человека, который думает только о постели.

Потом он, опасливо оглядываясь на дверь, оделся. Запихал под одеяло кучу книг, школьную сумку и волейбольный мяч. На подушку уложил игрушечного пса Бимса. У Бимса была светлая длинная шерсть. Очень похожая на Владькины волосы. Теперь, если глянуть от двери, сразу было видно: спит человек, уткнувшись носом в подушку, а из-под одеяла торчит его затылок с разлохмаченными прядками.

Владик бесшумно отворил окно. Он жил на втором этаже, но путь из окна во двор был простым: сперва на карниз, потом на толстую ветку кизилового дерева и по стволу вниз.

Обратно – тоже раз чихнуть. Только бы мама не узнала…

Ровно шумели под теплым ветром акации и каштаны, иногда летели с них листья. На протянутых поперек улиц проволоках качались разноцветные фонарики. На площадке Приморского бульвара играл оркестр. По крутым ракушечным лестницам к бульвару спускались отпущенные в увольнение матросы. Воротники у них за плечами хлопали, как сигнальные флаги.

Сквозь музыку оркестра доносилось тяжелое уханье волн – они били о скалы под парапетом набережной.

В темной, неразличимой дали моря переливались красные и белые огоньки. Над крепостью, где был яхт-клуб, загорался и угасал зеленый маячок.

К яхт-клубу вел с горки переулок, спрятанный между высоких каменных заборов. Ветер сюда не залетал, было тихо, только заливисто стрекотали цикады. Владик прыгал по неровным ступенькам и думал, что, наверно, все зря. Едва ли дядя Миша и его друзья сидят в яхт-клубе допоздна. Но попытаться все равно необходимо. Ждать до завтра нет сил.

Переулок привел к стене с бойницами. В ней были полукруглые ворота. У ворот светилась окошечком и открытой дверью фанерная будка. На пороге сидел вахтенный. Владик узнал вчерашнего усатого дядьку, которому попало от дяди Миши за ротозейство.

– Здрасте, – нерешительно сказал Владик.

Дядька встал. Он, кажется, обрадовался.

– Здравствуй, летун! Владик Арешкин, да? Проходи. Велено пускать в любое время дня и ночи.

– А дядя Миша… он еще здесь?

– А куда он денется? Он со своим экипажем в клубе днюет и ночует!

В каземате с корабельным имуществом были все трое. Дядя Миша у столика под ярким фонарем листал большую книгу (наверно, вахтенный журнал). Зуриф сидел на ящике и заплетал конец толстого троса. Лариса чистила подвешенный к ржавому крюку небольшой корабельный колокол. И напевала:

Но видно было, что никакая тоска ее не берет, а наоборот, настроение прекрасное.

– А, птичка вечерняя! – сказала она.