– Пошли! – скомандовала Ника.

И они опять двинулись через пустырь. Впереди – веселый барабанщик в длинной голубой рубашке и с белым барабаном, на котором сияли хрустальные обручи. Шагах в пяти от барабанщика – Владик и Ника. Владик уже не держался за Нику, но все еще прихрамывал и морщился. Один раз охнул.

– Не стони, не стони, – сказала Ника. – Кости целы, остальное заживет.

– Ох и зануда, – сказал Владик.

Тилька оглянулся на них:

– Опять ругаетесь?

– Да нет, что ты! – по привычке сказали Ника и Владик. Посмотрели друг на друга и засмеялись. Но потом все-таки показали друг другу языки.

– Что это у тебя с языком? – удивился Владик. – Совершенно синий!

– Я же грифель мусолила. Забыл?

– Да? А я думал…

– Что ты думал?

Владик усмехнулся:

– Когда я маленький был, меня пугали: если буду ругаться или что-нибудь нехорошее говорить, язык посинеет и отвалится…

– А что я такое нехорошее сказала?

– То, что Гоша не вернется! Разве не говорила?

– Я же не точно. Просто я сомневалась, – примирительно сказала Ника.

– А теперь? – быстро спросил Владик. – Сомневаешься?

Ника подумала и осторожно призналась:

– Немножко…

– Он вернется, – тихо сказал Владик.

– Обяз-зательно, – подал голос Тилька и стукнул в барабан.

– Ну и хорошо, – отозвалась Ника.

– По-моему, он вернется… – Владик остановился. – А как же иначе? Я же ему рифму придумал.

Ника молчала, будто не решалась спросить. Но через минуту все же спросила:

– А… что за рифма?

Потом отвернулась и стала щелкать рогаткой по головкам белоцвета.

«Ни единому человеку не скажу», – вспомнил Владик разговор с Гошей.

«Ну, почему ни единому. Надежному-то можно. Если он… это самое… скажем, твой хороший друг».

Владик опять взялся за Никино плечо. И сказал:

И тогда он, и Ника, и Тилька услышали сперва летящий шелест, потом шум рвущегося воздуха и голос ветра среди надутого полотна и натянутых тросов.

И солнце закрыли вырастающие паруса.

1983 г.