Я был изменчив, как погода. Подавленность быстро сменяла веселость.

Мара дружески сжала мою руку. Она считала своей обязанностью подбадривать меня, ибо верила, что я турецкий патриот, в чем почти уверился и я сам.

— Я так боюсь за тебя, но ты должен, должен делать это.

Мое настроение быстро изменилось. Я начал улыбаться и говорить о сэре Хью, кому, как предполагалось, я был верен.

— Надо видеть его утром, — начал я. — Это безвольный и мягкий, как старые фланелевые брюки, человек. По постепенно он приходит в себя. Проглатывает апельсиновый сок, затем встает с кровати и принимает ванну. После этого он свеж, как маргаритка, и может целый день заниматься умственной работой.

— Как хорошо ты говоришь! — воскликнула Мара. Пока мне везло. Я достал из кармана пальто три куска воска и показал их ей.

— Что это такое? — воскликнула она.

— Отпечатки ключа, — похвастался я и рассказал ей, как мне это удалось сделать.

Его превосходительство плескался в ванне, пока я в спальне приводил в порядок его серый костюм. Его ключи — ключ от сейфа и ключи к красному и черному ящичкам — лежали на тумбочке.

Я быстро сделал слепки. На ключе остался маленький кусочек воска. Я подошел к гардеробу, взял один из шелковых носовых платков сэра Хью, вытер им ключи и положил их обратно на стол.

В этот момент сэр Хью в халате вошел в спальню. Он появился так внезапно, что я даже не успел испугаться. В руке у меня был белый как снег носовой платок.

— Надо отдать его в стирку, ваше превосходительство, — проговорил я.

Сэр Хью кивнул, но моих слов он явно не слышал. Подойдя к тумбочке, он быстро взял ключи, положил их в карман халата и снова вышел.

Через минуту я услышал, как он полоскал рот. Я вытер пот шелковым платком.

Я продолжал хвастаться:

— Слышала бы ты, как он полоскал рот. Это напоминало клокотанье горной речки.

Я с удовлетворением смотрел на восковые слепки и представлял себе, как сэр Хью испугался, когда вдруг вспомнил, что с ним нет ключей от ящиков с совершенно секретными документами. Он, наверное, выскочил из ванны как сумасшедший.

С минуту помолчав, я самодовольно улыбнулся и добавил:

— Сэр Хью слишком хорошо воспитан. Если бы он не тратил времени на надевание халата, он бы наверняка застал меня с поличным.

Мы сидели с Марой на скамейке в уютном парке Каваклидере. Она прижалась ко мне и прошептала:

— Ты знаешь, о чем я иногда мечтаю? О своем домике, в котором мы были бы счастливы.

— Если все пойдет нормально, у нас вскоре будет такой домик, — ответил я.

Она обняла меня так страстно, что я даже забыл, о чем думал.

— Когда мистер Баск собирается на следующий банкет? — сухо спросил я, поднявшись со скамейки.

— Послезавтра.

В тот вечер, когда мистер Баск отправился на банкет, я пошел к Маре. В портфеле мистера Баска я нашел список фамилий и на кухне сфотографировал его.

Ночевал в комнате Мары. Фотоаппарат был в кармане моего пальто, которое висело на спинке кровати. В сфотографированном списке были перечислены имена всех английских секретных агентов в Турции.

На рассвете я вышел из дому. Это было двадцать шестое октября тысяча девятьсот сорок третьего года. Для меня этот день должен был стать решающим: вечером я — решил пробраться в немецкое посольство.

У меня было пятьдесят два снимка, и я думал, какую сумму просить за них. В тот день я старался не попадаться на глаза сэру Хью.

Я решил запросить 20 000 фунтов стерлингов. Мысль о возможности получить такую большую сумму денег не давала мне покоя.

В посольство надо было пробраться тайно. К тому же мне следовало забыть о том, что всего шесть месяцев назад я был кавасом у Енке, советника посольства. Необходимо было заставить немцев поверить мне, опытному шпиону и перспективному агенту.

С нетерпением ждал я конца работы. Двадцать шестое октября было самым длинным днем в моей жизни.

Я вышел из английского посольства в шесть часов вечера с пленкой в кармане.

Портье в немецком посольстве был югослав Петер. Он сразу же узнал меня.

— Ты что, хочешь вернуться? — спросил он меня.

— Может быть, — ответил я.

Я с трудом держал себя в руках. Пробило семь часов. Значит, уже целый час я напрасно пытался успокоить себя.

— Пожалуйста, скажите фрау Енке, что я хочу ее видеть, — сказал я.

Немецкое посольство находилось на бульваре Ататюрка. За поржавевшими железными воротами кипела своя жизнь: грохотали и дребезжали машины, мужчины верхом на ишаках, босоногие крестьяне направлялись в город. Внутри же — порядок, тишина, безукоризненная чистота.