— Куда ты идешь? — спросила Северал.

Мысли лихорадочно метались в ее голове. Он должен был пойти. После Макгилликадди он был вторым, кто должен был заплатить за все. Именно он.

— Я не хочу идти одна, — добавила она.

Подняв голову, Джеймс улыбнулся и снова наклонился к ботинку.

— Я вернусь, как только смогу, — пообещал он. — К тому же…

Он запнулся, так как в этот момент шнурок под его пальцами порвался. Нахмурившись, Джеймс попытался связать концы шнурка.

— А почему бы и нет? — внезапно воскликнул он. — Я хотел, чтобы это был сюрприз, но черт подери… Я еду на вокзал, чтобы встретить Дженнифер.

— Дженнифер? — Северал испугалась, услышав истерические нотки в собственном голосе.

Но Джеймс был так занят завязыванием шнурка, что, как ей показалось, ничего не заметил.

— Она… она возвращается? — запнувшись, спросила Северал и почувствовала, как сильно забилось сердце. Внезапно она все поняла. В то же мгновение ледяной холод начал подниматься в ее душе.

Джеймс кивнул.

— Да. Я же тебе говорил, что она вернется через пару дней. Ты зря беспокоилась, любимая. В конце концов, Абердин — это не край мира и девятнадцатилетняя девушка вполне может прожить три дня без родительской опеки.

Северал беззвучно подошла к мужу. Конечно, он заметил ее приближение, но ничего плохого при этом не подумал. Ее глаза наполнились горячими слезами. Он что, считает ее полной дурой? Насколько же велико его презрение, чтобы позволить себе обманывать ее в такой момент?

— Наша дочь… возвращается? — переспросила она.

Джеймс кивнул, не поднимая головы от своего ботинка.

Оторвав кусок шнурка, он тихо выругался.

— А почему она не должна возвращаться? — Он пожал плечами. — Через пару часов мы все будем вместе, вот увидишь.

Слезы беззвучно потекли по лицу Северал, но ее черты по-прежнему оставались застывшими. Она почувствовала смерть дочери, почувствовала ее три дня назад.

— Да, — тихо сказала женщина. — Вскоре мы будем вместе. Мы все.

Может быть, только сейчас Джеймс начал подозревать, что означают странные нотки в голосе жены, и неожиданно выпрямился. Но в любом случае осознание этого пришло к нему слишком поздно.

Северал с такой силой ударила его кинжалом в спину, что сломала лезвие.

Я уже почти привык к тому, что дверь наверху лестницы распахивалась сама собой, едва я приближался к ней. Верхний коридор был больше и светлее, чем нижний, а обстановка здесь выглядела еще роскошнее. Я по-прежнему не мог идти выпрямившись — в противном случае я ударился бы головой о потолок, — однако сейчас у меня возникло чувство, что стало легче дышать. Возможно, это было связано с пониманием того, что в данный момент я нахожусь на пару ярдов ближе к поверхности воды. Нельзя сказать, что мысль о том, что я нахожусь под водой на глубине десяти саженей, улучшала мое настроение. Мне казалось, что пребывание в этом плавучем гробу противоречит всем законам природы и человеческой логики.

С тех пор как я проснулся, моя душа трепетала от страха. Пытаясь мыслить логически, я думал о том, что «Наутилус» был более высокотехнологичным устройством, чем те, с которыми мне приходилось когда-либо сталкиваться. И хотя я не понимал принципа его работы, он явно функционировал, — если бы это было не так, вряд ли бы я находился здесь и размышлял об этом. Но другая часть моего сознания — для нее ни логика, ни здравый смысл не имели значения, и она не могла отмежеваться от ужасного видения, в котором этот корабль-гигант камнем шел на дно и распадался на десять тысяч обломков в морской бездне, — заставляла меня смотреть на происходящее по-своему, со страхом и недоверием.

Все эти мысли пронеслись в моей голове, пока я шел по сводчатому коридору.

Внезапно я услышал музыку.

Сперва это были лишь слабые звуки, которые почти заглушал рев моторов. Но вскоре звучание стало нарастать, изменяясь, повышаясь и понижаясь. И тут я понял, что это. Звуки органа! Потрясенный, я остановился. Я слышал кантату Иоганна Себастьяна Баха, которую играли с поразительным мастерством на великолепно настроенном церковном органе. И это в десяти саженях под водой!

Справившись с изумлением, я пошел дальше и вскоре остановился перед очередной дверью, которая поднялась вверх, едва я приблизился к ней на расстояние вытянутой руки. Я замер на месте, будто натолкнулся на невидимую преграду. После всего, что мне довелось пережить за последние несколько часов, я думал, что готов к любой неожиданности. Но я ошибся.

За дверью находился узкий балкон, обнесенный искусно выкованной железной решеткой, а за ним — роскошный салон. Его площадь составляла приблизительно десять на двадцать шагов, а потолок, с которого свисала роскошная электрическая люстра, возвышался в трех ярдах над моей головой. Слева, прямо у входа, я заметил заставленный бутылками бар, рядом с которым в уютном беспорядке стояли два маленьких удобных кресла, шезлонг и большие деревянные кадки с вьющимися тропическими растениями. На стенах салона висели книжные полки и картины в дорогих рамах. Такой салон можно увидеть в любом приличном лондонском доме. То есть почти такой салон. Здесь было два предмета, указывающих на обманчивость первого впечатления. Прежде всего, это был огромный орган, занимавший всю противоположную стену. Музыку этого органа я и слышал по дороге. На нем играл узкоплечий темноволосый человек, сидевший спиной к двери.

Он так погрузился в свою игру, что даже не заметил моего приближения. Ну и еще окно. Вернее, то, что я сперва принял за окно. Оно было круглым, как зрачок, и больше человеческого роста в диаметре. Изготовленное из плотного стекла толщиной в пять дюймов, окно было слегка выгнуто наружу. А за окном простиралась бесконечность.

Это было захватывающее зрелище. Оно поразило меня настолько, что я забыл обо всем на свете. Увиденная мной фантастическая картина просто-таки выбила меня из колеи. «Наутилус» двигался глубоко под водой, на границе между светом и вечной ночью, так что складывалось впечатление, будто он скользил по поверхности второго, черного моря, скрывающегося под водами океана. Странный сребристо-синий свет проникал сквозь мерцающие толщи воды. Тридцать или сорок ярдов моря, отделявших нас от поверхности, казались небом. На некотором расстоянии я заметил большую стаю серебристых рыб, плывших за подводной лодкой.