— Привет, ма, — сказал Кэш, грохнув портфелем.

— Привет, дорогой. Как прошел сегодняшний день?

— Нормально, не беспокойся. Нам на завтра немного задали. Можно, сделав уроки, я схожу к Джейму?

Джейм, сверстник Кэша, Пейтон не нравился. Он вечно разговаривал с Кэшем повелительно, свысока, давая понять приятелю, что умнее и опытнее его. При этом он неизменно держал палец в носу, словно черпал оттуда мысли. Кэш не противился, подчиненное положение ему не претило, оно даже устраивало его.

— Я собралась сводить тебя в Музей естественной истории, — ответила Пейтон. — Там сейчас выставка самоцветов, тебе понравится. — Временем Пейтон располагала. Она уже давно не работала и поступила снова на службу лишь через несколько лет, когда Кэша отдали в интернат.

— Я хочу сходить к Джейму, — возразил Кэш. — У него новая компьютерная игра.

— Эта игра никуда не денется. Лучше сходим в музей, а затем зайдем пообедать в «Таинственную Планету».

— В «Таинственную Планету»? — У Кэша загорелись глаза.

— Конечно. Я знаю, там тебе нравится. К тому же ты уже большой мальчик… — Пейтон подъезжала к нему, чтобы настоять на своем.

Они вышли на улицу и пошли по Риверсайд-драйв. Стояла ранняя осень. Большая часть деревьев все еще зеленела, другие стали менять свой наряд, окрашиваясь в желтые и багряные краски. Когда-то давно посаженные на улице гинкго [36] были усыпаны небольшими плодами, похожими на созревшие сливы. Под одним из деревьев какой-то тучный китаец, орудуя длинной толстой веревкой, пригибал ветви книзу и, срывая плоды, осторожно кидал их на расстеленную подстилку.

— Великое благо, что мы живем в большом городе, — сказала Пейтон, оторвав взгляд от китайца. — Захотели пойти в музей, он под боком. Жизнь в Нью-Йорке прекрасна. А я до замужества жила в захолустье, в небольшом нищенском городке, стиснутом автострадами — никаких развлечений. А посмотрел бы ты на нашу квартиру. Убожество! А снять другую мы не имели возможности. Моя мать работала допоздна, и мне приходилось самой готовить. О ресторане я даже не помышляла.

Кэш слушал ее вполуха, с интересом наблюдая за тем, как мальчишки пинают упавшие с гинкго привлекательные плоды, которые, лопаясь от удара, испускали зловонный запах. Наконец от увлекательного занятия не удержался и он.

— Кэш, — одернула его Пейтон, — ты выпачкаешь ботинки. — Конечно, было бы лучше рассказать сыну о гинкго, древнейшем дереве на земле, произраставшем еще во времена динозавров, но она знала заранее, что Кэш раздраженно проговорит: «Открыла Америку». Он еще более раздражался, если с ним разговаривали слащаво, что роняло его достоинство, и все же Пейтон, хотя и контролировала себя, нередко сбивалась на этот приторный тон — от избытка чувств, находила она тому оправдание.

— Зачем же ты взяла меня на прогулку? — недовольно пробурчал Кэш. — Нельзя немного развлечься. Лучше бы я пошел к Джейму.

Однако Кэш не часто капризничал. Он был учтивым, послушным, он прилежно учился, учителя его не бранили. И все же приходилось ему уступать. Кэш захотел большую собаку, и она купила ее, несмотря на протесты Барри, который, воспользовавшись подходящим моментом, разразился длинной тирадой, раздраженно упомянув, что в доме и так свора собак, которые вечно болтаются под ногами, затем сослался на аллергию, а под конец решительно заявил, что к собаке даже не прикоснется, и выгуливать псину придется или самому Кэшу, или не в меру уступчивой и сострадательной Пейтон.

Она была готова на все. Если первые годы Пейтон относилась к родившемуся ребенку бесчувственно, равнодушно, то теперь, воспылав любовью к нему, она была готова, уподобившись кенгуру, носить его в животе, чтобы иметь всегда при себе.

Пейтон окинула сына взглядом. Он вытянулся, подрос. Болезненный цвет лица уступил место здоровому, пухлые прежде щеки разгладились, а волосы почернели и стали, как у нее, такими же шелковистыми. Изменилось и выражение глаз: взгляд стал умным, осмысленным. Красивый мальчик, только одет неряшливо.

— Почему ты не носишь новый костюм? — спросила она. — Взгляни на себя: куртка обтерлась, а брюки волочатся по земле, на них уже бахрома.

Сделав замечание сыну, Пейтон поняла, что допустила ошибку. И впрямь, Кэш надулся, а затем буркнул:

— Лучше посмотри на себя. Во что ты сама одета? На тебя пялятся все мужчины.

На ней были капроновые чулки, короткая юбка и блузка с глубоким вырезом и кружевными гофрированными манжетками — ничего неприличного. И все же Пейтон оторопела. В голосе Кэша прозвучало пренебрежение. Неужели у него склонность к гомосексуализму?