— Привет, — сказала я. — Ты уверен, что хочешь зависнуть с этой командой неудачников?

— Видал и похуже.

— В богадельне?

Он рассмеялся и кивнул в сторону моего стакана:

— Что пьем?

— «Гимлет» с водкой.

— Отличный выбор, — невозмутимо одобрил он, хотя я заподозрила, что прежде он ни о чем таком не слышал.

Всем своим неловким видом он выражал совершеннейшую неопытность.

— Следующий закажи за мой счет. Пусть бармен на меня запишет.

Я приложила немалые усилия, чтобы не расхохотаться. Он строил из себя киногероя, но у него не слишком получалось — он едва дорос до того возраста, чтобы пить самому. Наверное, он надеялся, что Уайет точно оценил степень моего опьянения.

— Эй, — вцепился в меня Даг. — Хватит флиртовать с королевой моих фанаток. Пока не сможешь поймать муху палочками, кузнечик, рано тебе думать о поклонницах. Так что, сынок, оставь их папочке.

Даг провел меня по комнате в потешном — и очень плохом — танго. Скачкообразные движения вернули мне легкомысленное настроение.

— Наши-то здесь?

— Ждут, затаив дыхание, — уверила я и задрала голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Разве тебе не следует чуть больше волноваться перед выходом?

— Конечно. Если есть повод для волнения. А сейчас его нет.

Я изумилась, как тогда, на работе. Даг сознавал свой талант, но я же видела его прежде перед концертами. Несмотря на постоянные шутки и благостное расположение духа, тогда чувствовалось, как он нервничает, настраиваясь сыграть как можно лучше. Я знала, что он считал, будто группа уже достигла своего предела, а любые перемены, мягко говоря, драматичны.

Выслушав еще несколько шуточек и фривольных намеков, я, наконец, ушла. Как только я переступила порог, непонятное чувство исчезло само собой. Будто я вдохнула свежего воздуха после песчаной бури. Оглянувшись, я осмотрела комнату, пытаясь понять, что же там происходит. Ничего. Музыканты уже забыли обо мне. Они смеялись над чем-то своим, пили пиво, шипучку или что там еще и задирали друг друга, в общем, по-мужски снимали напряжение. Весьма озадаченная, я отправилась вниз. Когда я, наконец, спустилась на первый этаж, Сет уже присоединился к остальным. Несмотря на беспокойство, я ощутила, как мои губы расплываются в улыбке. Волосы его были растрепаны, а еще на нем была рубашка с Громовыми котами.

— Привет, — воскликнула я, сознавая, с каким вниманием все наблюдают за нами, несомненно ожидая, что я тут же вытащу наручники.

— Привет, — отозвался он; не вынув рук из карманов, не сменив расслабленной позы, спокойный, как всегда.

— Представь, у Дага точно такая же рубашка, как у тебя.

— Я знаю. Ее одолжил ему я.

Все мы над этим посмеялись, а потом Бет спросила:

— Ты видела Дага? Он готов?

— На самом деле вопрос в том, готов ли мир для Дага? — слегка нахмурившись, ответила я.

Через полчаса они увидели, что я имела в виду. «Ночной доступ» выскочил на сцену, и вся их сдерживаемая энергия и энтузиазм выплеснулись в музыке. Я же говорила Дагу, что давно фанатею от этой группы. Они играли в стиле, сочетавшем тяжелый рок с элементами ска, и этот фьюжн всегда цеплял меня. После столетий, наполненных подражанием, новаторство было истинным наслаждением. Они выступали с особым вкусом и страстью, так что смотреть на них было так же интересно, как слушать. Моя личная привязанность к Дагу ничуть этому не вредила.

Сегодняшний вечер оказался просто невероятным. Все песни были новыми, я ни одной прежде не слышала. И господи, что это были за песни! Потрясающие. Невероятные. В десять раз лучше, чем старые, хотя прежде я считала, что лучше невозможно. Я гадала, когда Даг успел сочинить столько. Он писал большую часть их песен, и в последний раз я видела их выступление около полутора месяцев назад. Без посторонней помощи он бы просто не справился так быстро. Я знала, что обычно он тратил немало времени на каждую композицию, снова и снова совершенствуя текст. Сочинительство не давалось ему легко.

А исполнение… Конечно, Даг всегда зажигал будьте-нате; в этом была его изюминка. Но могу поклясться, сегодня он двигался вообще без остановки. Чистая энергия в человеческом обличье. Он танцевал, фланировал, ходил колесом. Он уморительно болтал между песнями. Его пение превосходило все, что я от него слышала прежде; богатство и глубина голоса, пронизывающего все мое тело, были просто поразительны. Публика неистовствовала. Они любили его, и понятно за что. Никто, даже здешний персонал, не отводил глаз от сцены.