Вид берега почти не менялся. Та же непрерывная цепь известняковых и гранитных скал, стеной нависающих над морем, с множеством пещер у подножий. Можно себе представить, с каким бешеным ревом разбиваются об эти скалы волны открытого океана, прибиваемые ветром во время бурь! Ничего, кроме грусти, эта унылая картина у путников не вызвала.

Однако чем дальше продвигалось судно к югу, тем оживленнее становились берега. Появились птицы — глупыши, фрегаты, чайки, альбатросы, они с оглушительными криками проносились над шаландой, приближаясь иногда на расстояние ружейного выстрела. Какое искушение для Жака! Он ни за что не сдержал бы свой охотничий азарт, если бы не Анна, упросившая его пощадить безобидных пернатых.

— А вдруг среди этих альбатросов питомец Дженни? — предупредила она юношу. — И ты можешь безжалостно его подстрелить.

— Анна права, — поддержал девушку Эрнст.

— Ну, конечно, права как всегда, — недовольно проворчал Жак. — Что ж, придется не стрелять ни в одного альбатроса, пока не найдется посланник с Дымящейся горы.

— Уверена, что когда-нибудь мы его все-таки увидим, — заверила Анна.

— Очень может быть, ведь я его не подстрелю, — нашелся Жак.

Около девяти утра шаланда подошла к месту, где отвесные скалы заметно понижались, чередуясь с широкими откосами, переходящими в песчаный пляж. У берега опять появились рифы, острые очертания которых виднелись в открытом океане на расстоянии нескольких кабельтовых от суши. «Элизабет» продвигалась вперед с большой осторожностью. Перевесившись через фальшборт, [94] Уолстон внимательно вглядывался в воду: всякое подозрительное завихрение, изменение цвета являлись предупреждением о рифе.

— Об этих местах не скажешь, что они пустынны. Здесь есть обитатели, и очень прелюбопытные, — заметил Жак.

— Что ты имеешь в виду, сын? — полюбопытствовала мать. — Ты что, увидел людей… или, может быть, дикарей?

Дикарей, а ими могли быть только индо-малайские туземцы, наиболее свирепые из чернокожих, госпожа Церматт боялась больше всего.

— Ну, отвечай же, Жак, — заинтересовался и отец.

— Успокойтесь, успокойтесь, я имею в виду не людей, хотя эти существа также имеют две ноги, но у них есть еще и крылья.

— В таком случае это гагарки? [95] — догадался Эрнст.

— Да, ты угадал.

— Они относятся к отряду перепончатолапых, — уточнил Эрнст.

— Или, проще говоря, гусей. [96] Название как нельзя лучше подходит к этим глупым птицам, — сказал Церматт.

— Не потому ли их иногда и принимают за людей, — не унимался Жак.

— Неисправимый насмешник! — заулыбалась Анна.

— Возможно, издалека… — заметил Церматт. — В самом деле, взгляните на их шеи, окантованные белым воротником, их крылышки, опущенные вниз, словно человеческие руки, посмотрите, как высоко держат они голову и как важно топают друг за другом, точно в строю, в своих униформах. Помните, сколько гагарок водилось вначале и в наших местах, в устье Шакальего ручья.

— Конечно же отлично помню, как наш храбрый Жак бросился на большой отряд гагарок, войдя по пояс в воду, и действовал палкой так ловко, что уложил на месте с полдюжины, — заметил не без иронии Эрнст.

— Не забудь, что мне было тогда не более десяти лет. Не правда ли, я уже тогда подавал надежды…

— И ты их вполне оправдал, — продолжил за него отец. — Однако бедные животные, с которыми мы так дурно обошлись, оставили берег бухты Спасения и нашли убежище, как мы видим, здесь, на этом скалистом берегу океана.

Как бы то ни было на самом деле, но действительно в первые же месяцы после обоснования семьи Церматт в Скальном доме, гагарки покинули эти места.

Продолжая следовать вдоль берега, «Элизабет» приблизилась к обширным участкам побережья, на которых отлив должен был оставлять соли. Со временем на этих солончаках, решили путешественники, новые колонисты построят сотни солеварен и полностью обеспечат остров необходимым для жизни продуктом.

У подножия скал, резко обрывавшихся в воду, находилось подводное продолжение мыса. Чтобы на него не наткнуться, судно отошло от берега на полулье и приблизилось снова, только входя в бухту, к которой и примыкала зеленая долина.

— Река!.. Я вижу реку! — закричал Жак с высоты фок-мачты. Вооружившись подзорной трубой, Церматт стал внимательно изучать окрестность. И вот что открылось его взору.

Справа, сделав крутой поворот, скалы уходили в глубь острова. Слева берег заканчивался мысом, выдающимся в море на три-четыре лье. Все пространство до горизонта покрывала зелень лесов и лугов. Между мысом и скалами располагалась бухта, являясь превосходной естественной гаванью для судов. Скалы защищали ее от неблагоприятных восточных ветров, а проходы между ними легко доступны.

В бухту впадала река с живописными зелеными берегами, отражающимися в ее чистых, прозрачных водах. Река казалась судоходной, а русло ее уходило далеко на юго-запад, насколько об этом можно судить с палубы судна.

Условия очень благоприятны, чтобы именно здесь бросить якорь. Достигнув мыса, «Элизабет» убрала лишние паруса и, ограничившись кливером и бизанью, пошла правым галсом [97] в бейдевинд. Ходу судна благоприятствовал прилив, он должен продолжаться еще час. Поверхность моря гладкая и спокойная. Сейчас рифов не видно, хотя во время отлива их остроконечные вершины, конечно, выступят из воды. Тем не менее мерами предосторожности решили не пренебрегать. Церматт — у руля, Уолстон и Эрнст — на носу, Жак — на корме, перебегая от одного борта к другому, пристально следили за проливом, середины которого придерживалась «Элизабет». Находящиеся на палубе женщины молчали, находясь во власти одновременно и любопытства, и смутного беспокойства от скорой встречи с новой неизвестной землей. Тишина нарушалась лишь плеском воды вдоль корпуса шаланды, к которому примешивались хлопание наполненных ветром парусов на мачтах да крик вспугнутых малых и больших чаек в прибрежных скалах.