Пальцы Финника осторожно гладят красную полосу, обозначающую дверной проем.

"Леди и джентельмены.

.

."

Его голос тихий, но мой раздается на всю комнату.

"Семьдесятшестые Голодные Игры начинаются!"

Я смеюсь.

Быстро.

Перед тем, как кто-либо мог понять, что значат те слова, которые я только что произнесла.

Перед тем, как поднимаются брови, произносятся возражения, слагаются два и два, и выводится решение, что меня следует держать от Капитолия как можно дальше.

Потому что озлобленный, независимый победитель, запрятавший свои шрамы под такую толстую броню, что не пробиться, - последний человек, которого хотели бы видеть в команде.

"Я даже не знаю, почему ты потрудился провести Финника и меня через треннировки, Плутарх," говорю я.

"Да, мы ведь два самых подготовленных солдата из тех, что у тебя есть," самоуверенно добавляет Финник.

"Не надейтесь, что этот факт заставит меня передумать" - нетерпеливо говорит он.

"Вернитесь в строй, Солдаты Одейр и Евердин."

Я заканчиваю презентацию"

Мы отступаем к нашим местам, игнорируя вопросительные взгляды. брошенные нам по пути.

Я принимаю сосредоточенный вид, пока Плутарх продолжает, киваю головой, перемещаюсь, чтобы лучше видеть то, о чем он рассказывает, заставляя себя держаться непосредственно, до того момента, когда я смогу добраться до леса и кричать.

Или проклинать.

Или плакать.

Или все сразу.

Если это был тест, то мы оба, Финник и я, прошли его.

Когда Плутарх заканчивает, и встреча прерывается, мне становится плохо, когда я узнаю, что для меня есть особое задание.

Но это значит лишь то. что я пропускаю военную стрижку, так как они хотят, чтобы Сойка-пересмешница как можно больше была похожа на девушку на арене, в ожидании, пока противники сдадутся.

Для камер, конечно.

Я пожимаю плечами - мне все равно, какой будет длина моих волос.

Меня отпускают без дальнейших комментариев.

Финник и я стремительно подходим друг к другу в коридоре.

"Что я скажу Энни?" говорит он шепотом.

"Ничего," отвечаю я.

"Это то что услышат от меня мама и сестра."

Достаточно плохо, что мы знаем, что направляемся обратно в полностью оснащенную арену.

Не стоит перекладывать это на тех, кого мы любим.

"Если она увидит ту голограмму..." - начинает он.

"Не увидит.

Это секретная информация.

Должна быть секретной" говорю я.

"В конце концов это не настоящие Игры.

Любое количество людей может выжить.

Мы просто принимаем все слишком близко к сердцу потому что... в общем, ты знаешь почему.

Ты все еще хочешь пойти, не так ли?"

"Конечно.

Я хочу уничтожить Сноу также сильно как и ты," говорит он.

"Это будет не так, как с другими," - говорю я твердо, пытаясь убедить в этом и себя.

Потом я осознаю сущность сложившейся ситуации.

"В этот раз Сноу тоже будет играком."

Прежде чем мы можем продолжить, появляется Хеймич.

Он не был на собрании и думает не об аренах, а о чем-то еще.

"Джоанна в больнице."

Я считала, что Джоанна в порядке, сдала свой экзамен, но просто не была назначена в отделение стрелков.

Она плохо метает топор, но на среднем уровне владеет огнестрельным оружием.

"Она ранена? Что случилось?"

"Это произошло, когда она была на Блоке

Они пытались разузнать потенциальную слабость солдата.

Для этого они затопили улицу," говорит Хеймитч

Это не поможет.

Джоанна умеет плавать.

Во всяком случае, я вроде бы вспомнила, как она плавала во время Двадцатипятилетия Подавления.

Конечно не как Финник, но и не один из нас не подобны Финнику.

"И?"

"Так они пытали ее в Капитолии.

Пропитывали ее и затем били током," говорит Хеймич.

"В Блоке у нее была яркая вспышка воспоминаний.

Она впала в панику, не понимала, где находится.

Она вернулась под воздействием успокоительного.

"Финник и я просто стояли там, словно мы потеряли способность отвечать (реагировать).

Я думаю о том почему Джоанна никогда не моется.

Как в тот день она заставила себя выйти под дождь, словно это была кислота.