На разъездах к ним подсаживались поодиночке и группами вооруженные железнодорожники, солдаты-фронтовики из ближних деревень, приискатели, охотники. Ночью людей в вагоне набралось столько, что Савчуку уже трудно было разобрать, где свои, грузчики, а где — «чужие».

Вся область поднялась. Все, кто мог держать оружие, кто имел его, устремились в Благовещенск — туда, где выявилась опасность для Советской власти. Молодая, только что возникшая народная власть оказалась такими тесными узами связанной с этими простыми людьми, рабочими и крестьянами, что ради нее они без колебаний готовы были идти на нелегкое ратное дело, на смерть.

Кто-то из красногвардейцев на очередной остановке безуспешно попытался задержать этот неожиданный и грозный поток.

— Куда прешь? Тут воинская часть, не видишь?

— Воинская?.. Это нам в самый раз. Принимайте пополнение! — весело сказал кто-то на перроне и распорядился: — Сюда, хлопцы. Залезайте.

Вагон заметно качнуло: видно, несколько человек сразу полезли на подножку.

— Места нет, говорю. Ступайте в другой вагон!

— Пусть входят. Не мешайте там, — крикнул Савчук.

В вагон протиснулись высокий старик с рыжей бородой и четыре парня, одинаково рослых, широкоплечих и чем-то неуловимо похожих друг на друга.

— Размещайся, ребята. В тесноте, да не в обиде, — сказал старик. Красногвардейцы потеснились, и он присел на краешек скамейки. Савчуку с места были видны лишь борода старика да его руки с узловатыми пальцами, крепко державшие берданку. — Все мое семейство здесь, мужчины то есть. Трое — солдаты, Меньшой — не успел, да Митя у нас парень ловкий. Чего ему дома с бабами сидеть? В два счета собрались — едем. Одна беда — ружья у Мити нет. Крепкие руки да голова с соображением, — продолжал старик, хотя его об этом пока никто не спрашивал. — А вы из города?.. Вот оно ка-ак... Громада! Двинулась Россия-матушка...

А поезд уже катил дальше. За шумом и скрипом Савчук больше не мог следить за разговором. До него долетали лишь отдельные слова. Скоро его начало опять клонить в сон. Поезд дергался, качался; в такт ему качались и люди, наваливались один на другого.

На дремлющего Савчука наваливался здоровенный боец. Он спал, посвистывая носом, клевал им в плечо Савчука и изредка невнятно бормотал что-то. Савчук отодвигался сколько мог в угол, но парень снова приваливался к нему и сладко-сладко всхрапывал.

Савчук еще некоторое время боролся со сном: думал о своем батальоне, прикидывал, где и как разместить людей, когда они прибудут на место, и кто из необстрелянных бойцов может плохо повести себя в бою. С этими мыслями он незаметно уснул.

Проснулся Савчук оттого, что кто-то неосторожно наступил ему на ногу.

Поезд стоял; голоса людей слышались явственнее, не было все заглушающего шума и лязга. За стеной вагона кто-то торопливо бежал вдоль состава, громко топая коваными сапогами по перронному настилу.

— Завитая. Воду будем брать, — негромко заметил старик.

Чиркнула зажигалка. Колеблющееся пламя осветило задумчивые серьезные лица. В вагонной полутьме огни цигарок похожи на летящие за окном искры.

«Да, молодцы железнодорожники. Ходко идем!» — подумал Савчук и вспомнил, как недавно по этой же дороге он возвращался с фронта и как медленно тащился тогда поезд.

Он стал прислушиваться к разговору в соседнем купе.

— Порознь, в одиночку, мы ничто, но все вместе уже многое. Сто малых — один большой, — убеждающе говорил бойкий тенорок за стеной.

— Верно. Согласен я, — густым басом откликнулся кто-то другой.

— Тише, Осип. Людей побудишь, — вмешался третий.

— Ладно. Голос у меня такой, — извиняющимся тоном пророкотал бас. — Всем заодно. Против этого не спорю. А с чем не согласен, так не согласен. Говоришь, учиться у господ? Чему? Как людей обманывать? Нет, уж я лучше неучен буду — своим умом проживу.

— Да зря ты, зря фыркаешь. Есть чему — учись хоть у самого черта. Отчего же не поучиться и у буржуя: хорошее бери, плохое — в сторону. Наука, в сущности, создана для облегчения жизни человеку. Только они приспособили ее по-своему.

Кто-то зашуршал бумагой, чиркнул спичкой. В вагоне плавал густой табачный дым, присутствие которого ощущалось по горечи во рту.

— А что, Викентий Александрович, загробный мир есть или нет? — спросил затем тот человек, что недавно призывал к тишине. — Или то поповская выдумка?

— Выдумка. А также от незнания действительных законов жизни и происхождения ее, — убежденно, но несколько туманно ответил тенорок. — Рай мы сами построим на земле, а ад был в прошлом — он никому не нужен. И суеверия нам теперь ни к чему. Попы поддерживают версию о загробной жизни чисто из корыстных интересов. Требы разные, службы — вот копейка к ладоням и липнет.