Мальчик, спавший на диване в докторской приемной, что-то забеспокоился, и Наталья Федоровна вышла к нему.

Михаил Юрьевич прикрутил немного фитиль лампы и так направил абажур, чтобы свет падал только на стол.

На дворе разыгрался ветер, завыл в печи. Где-то, будто выстрелы, громко хлопал незакрепленный ставень.

Зима выдалась суровая и снежная. С последних чисел ноября над городом один за другим проносились бураны. Улицы перемело сугробами, которых теперь никто не расчищал. Из-за снежных заносов на железной дороге не раз прерывалось движение. Сократился и без того ничтожный привоз в город из окрестных деревень. Цены на рынке взлетели неслыханно.

В разгар зимы обнаружилось, что город плохо обеспечен топливом. Деятели городской думы рассчитывали, видно, на доставку дров по железной дороге. Однако получать порожняк под погрузку становилось все труднее. Сотни искалеченных, пришедших окончательно в негодность вагонов заполняли тупики и пути на станциях и даже на маленьких разъездах.

Поглядывая на курившийся Хехцир, окутанный туманной дымкой, городской обыватель зябко поводил плечами и спешил укрыться в доме. Уже немало горожан разбирало заборы на топливо.

Чукин после воскресной демонстрации больше отсиживался дома, благо в квартире было тепло. Дровами он предусмотрительно запасся года на три вперед.

После того как Чукин похоронил жену, он жил один. Детей у него не было, родственники же либо отступились от него, либо он сам порвал с ними. Матвей Гаврилович не был скрягой, считался хлебосолом, но родственников не жаловал. Они, по его мнению, претендовали на то, что им заведомо не принадлежит. Он терпеть не мог своих наследников и рассчитывал всех их пережить. Проще иметь дело с чужими людьми: ты обманул или тебя обманут — жаловаться не будешь. На обмане мир держится.

Дом у Чукина просторный, комнат на пятнадцать, с небольшим залом посредине. Матвей Гаврилович сам занимал четыре комнаты на солнечной стороне, а остальные сдавал внаем чиновникам из казенной палаты. Из этого он извлекал двойную выгоду. Ведь иногда вовремя сказанное слово, даже намек уберегут от убытков или принесут барыш. А у Матвея Гавриловича на прибыльные дела нюх превосходный.

Хозяйство Чукина вела его кухарка, расторопная и немногословная женщина лет пятидесяти пяти. Изучив хозяйские привычки, она твердо поддерживала раз установленный порядок и этим немало привлекла симпатии Чукина.

Из кухни доносились дразнящие аппетит запахи. Матвей Гаврилович потянул носом, посмотрел на часы. «Ох, господи, не осуди чревоугодие наше», — подумал он, захлопывая серебряную луковицу часов и пряча их в жилетный карман. Затем, не глядя, протянул руку, взял со стола футляр с очками и начал просматривать только что доставленные газеты.

Владивостокская газета «Дальний восток» писала о продовольственном положении в крае. Прогноз был самый мрачный. Чукин, однако, прочел статью не без удовольствия. Он даже отметил два-три абзаца, особенно его заинтересовавшие.

«Приамурская жизнь» била тревогу в связи с первыми мероприятиями нового исполкома Хабаровского Совета. Газета пугала читателей последствиями необдуманного вторжения несведущих лиц в экономическую жизнь. «Рабочий контроль — это путы, веревки на руках и ногах владельцев. Как можно ждать в таких условиях нормальной работы предприятий? Разве справедливо винить хозяев в бездеятельности и саботаже, если им шагу не дают ступить». Чукин сочувственно покивал головой. На следующей странице его внимание привлекло описание поступка лесопромышленника Бурмина. Газета пышно именовала его «истинным благодетелем города, щедротами которого многие обыватели обережены от лютого холода в годину всеобщей смуты и великих испытаний...»

Склонный к более точному и сухому стилю, Чукин без труда представил себе действительный ход событий.

Прикинув цены на топливо, Бурмин распорядился продать на дрова огромные штабеля прекрасной строевой сосны, приплавленной минувшим летом к заводу для распиловки. Когда же со всего города к нему на биржу потянулись сотни людей с саночками, Бурмин на виду у толпы осенил себя крестным знамением и велел снимать старые покаты и даже рушить стены недостроенного мелочного цеха. «Порадеть надо людям, не звери ведь. Каждый должен выполнить свой общественный долг», — заявил он журналистам.

«Однако, огребет барыши, прах его побери!» — завистливо подумал Чукин.

Матвей Гаврилович и сам собирался утешиться не менее прибыльной операцией. Предвидя рост цен на хлеб, Чукин минувшим летом не поскупился на закупки. Его склады ломились от продовольствия. Расчетливый купец выжидал, пока иссякнут казенные запасы хлеба. Их могло хватить еще от силы на две-три недели. Рассчитывать на подвоз по железной дороге не приходилось. До навигации было далеко. К тому же теперь будут чиниться препятствия к завозу хлеба из Маньчжурии, от хлебного рынка которой во многим зависело продовольственное снабжение края. Чукин верил, что его терпение вознаградится сторицей.