Тут предвидение трагедии неосознанное и смещено во всех плоскостях. Мессинг снова ощущал «магнитное поле зла» местности. Куда уйдешь от житейской мудрости: все случается там, где должно случиться.

А на подступах к Москве Вольф Григорьевич и припомнил свою встречу с Василием Витальевичем Шульгиным, патриархом, умершим в возрасте 99-ти лет и унесшим с собой последнее напоминание о былой России.

От Москвы до Владимира всего-то рукой подать, но никогда раньше маршрут его гастролей не сворачивал в этот древнейший город, К середине 60-х годов Владимир прочно разделил 1-2 место с другим подмосковным городом Загорском как центр иностранного туризма в «Золотом кольце России». И с той поры стали наезжать во Владимир известные мастера эстрады, музыканты, целые театральные коллективы из столицы. Предложили и Мессингу выступить с «Психологическими опытами» на сцене драматического театра имени Н.А.Островского — строительство модерного концертного зала тогда еще не было закончено. И уже на втором выступлении в антракте за кулисы пришел седовласый старик, представился Вольфу Григорьевичу и попросил несколько минут для беседы, что было обычным при выступлениях Мессинга. Вольф Григорьевич говорил, что Шульгин произвел на него неотразимое впечатление. Высокий статный старец (здесь это слово употреблено в смысле — мудрец) обликом своим напоминал апостола или пророка. Изысканная речь, утонченные манеры аристократа, поразительная энергия для человека, за плечами которого восемь с половиной десятков лет и обильный тюремный стаж.

В восторженных словах благодарил он Мессинга за доставленную радость — за повод к духовным размышлениям. (Я выделила эти слова и еще вернусь к ним). Но заканчивая разговор, прощаясь, выразился так:

— Превосходно, сударь, превосходно! Но очень это на поверхности...

Года через два Вольф Григорьевич снова выступал во Владимире, и вновь за кулисы пожаловал Василий Витальевич Шульгин уже на правах старого знакомого. После выступления они даже побывали в театральном буфете, по-стариковски выпили чайку, а потом Мессинг проводил Шульгина к автобусной остановке. Видимо, тогда и условлено у них было о переписке, и первой ласточкой несомненно явилось то письмо, что я видела, но содержание которого так и осталось неведомым. А в 1970 году В.В.Шульгина не стало. Но, как мне теперь известно пост фактум, отношения их прервались гораздо раньше, так как последние годы Василий Витальевич уже доживал в старческом доме. До последних дней своих он оставался в ясном рассудке, но на переписку сил недоставало.

Мне более всего представляется верным предположение, что Мессинг озарил его каким-то, только Шульгину понятным, откровением, в долгом личном общении и не было нужды. Да уж и возраст слишком препятствовал интенсивным связям, даже письменным.

Мне кажется весьма интересным, что состоялась вторая короткая встреча за кулисами и появилось письмо. Ведь Шульгина никак не причислишь ни к постоянным посетителям выступлений Мессинга, ни к кругу энтузиастов-ученых, у которых талант Вольфа Григорьевича вызывал профессиональный интерес. А как мы видели, заинтересованность во встрече исходила от Василия Витальевича Шульгина. В чем же дело?

Думаю, что все произошло под знаком его благодарности за то, что Мессинг дал ему повод к «духовным размышлениям».

Как известно, В.В.Шульгин был человеком глубоко верующим, и не Мессинг же, конечно, открыл ему Высшую Истину. В то же время, будучи искренне верующим, он оставался и мыслящим интеллектуалом и, возможно, и его озадачивал вопрос о «линии связи» человека с Богом. И возможен ответ: то, что чувствовалось ранее смутно, теперь подтвердилось наглядным примером — для коммуникации не нужен ни голос, ни телефонный провод. Верующему человеку такое открытие не могло не быть в радость. И как ни странно, в пользу этого предположения говорит критическая реплика В.В.Шульгина: «...Но очень это на поверхности...»

Не может быть иного толкования этих слов, кроме того, что это намек: не к увеселению театральной публики предназначен ваш дар, это лишь внешний, поверхностный блеск загадочного таланта. Возможное продолжение его фразы:

«...а нужно заглянуть вглубь...»

Что ж, в таком случае нельзя не согласиться с правдивостью его замечания. Читатель помнит, что этой проблеме я уже посвятила отдельный очерк, и еще раз хочется выразить сожаление, что при жизни Вольфа Григорьевича руководящая научная элита советской России не сочла возможным найти более широкое применение способностям Мессинга. Сыграла роль косность определенных кругов, боязнь неведомого, а главное — боязнь выйти за рамки материализма.

С первых же передач программы центрального телевидения «В мире животных» Мессинг стал постоянным их зрителем. Годы и обстоятельства не позволяли пускаться в далекие заморские путешествия, и эта передача в какой-то мере компенсировала его страсть к редким или диковинным животным и птицам. В часы передачи он старался не отвлекаться посторонними делами, а когда случалось бывать в разъездах, то воскресные выступления просил своего администратора устраивать так, чтобы они не падали на время этой программы.

А в Москве он был не менее частым зрителем театра зверей — известного «Уголка Дурова», потому что никакой художественный и занимательный монтаж в кинофильмах о зверях не мог заменить ему живого общения с ними.

«Коммуникабельность» Мессинга с царством фауны была просто поразительна! И династия Дуровых непременно заранее ставила Вольфа Григорьевича в известность о готовящейся премьере их звериного представления.

Глядя со стороны, трудно было с уверенностью сказать, кто больше счастлив: ребятишки или старый мудрец, покряхтывающий от удовольствия.

А коммуникабельность заключалась в том, что он немедля находил со зверем или птицей «общий язык». И порой казалось, они действительно понимали его, а он их. Но то были не отношения дрессировщика с прирученным, а партнерство равных. Вот что поражало! И еще важно: никогда я не замечала за ним слащавого умиления или сюсюканья, когда Вольф Григорьевич стоял у клетки с птицей или держал на руках забавного звереныша. В нем было больше неподдельного удивления перед чудом, чем притворного воркования, хотя ласков он был с ними чрезмерно.