Начинать я решил с Винокурова Эдуарда Николаевича — директора ресторана. Во-первых, ему это по рангу полагалось, во-вторых, мое любопытство было затронуто: как-никак директор, первое лицо, а вот спокойно, по-приятельски отправляется на пикник с подчиненными, без всякого бюрократизма, чванства, это не каждый себе позволяет. Поэтому я оказался около двери с табличкой «Секретарь» на втором этаже роскошного, суперсовременного здания ресторана «Центральный».

Но секретаря на месте не было и широко раскрытая дверь кабинета директора красноречиво свидетельствовала об отсутствии хозяина.

На всякий случай я все-таки заглянул в кабинет. Пусто. А кабинет просторный, с размахом и не без вкуса отделанный: деревянные панели на стенах, покрытый лаком паркет, картина в роскошной раме с видом селевой лавины. Большой письменный стол с хрустальной пепельницей, в которой лежит запечатанная пачка «мальборо». И множество цветных фотографий знаменитостей. Обывательское любопытство, подстегнутое профессиональным интересом, явило мне яркий портрет Аллы Пугачевой под стеклом. В нижнем углу снимка — размашистый автограф Аллы Борисовны, и я с завистью подумал, что у нас, крыс канцелярских, значительно меньше возможности заполучить такой сувенир чем у служителей известного гастрономического оазиса. Заинтересовавшись, перешел к следующей фотографии: стоя на ступенях ресторана, известный эстрадный певец со смущенным лицом принимает от симпатичной девушки в национальном костюме хлеб-соль. Рядом, любезно поддерживая артиста за локоток, как бы помогая ему принять каравай, красуется высокий симпатичный парень с волевым подбородком, с густой модной шевелюрой. На следующем снимке уже этот парень в центре внимания фотографа: широким жестом он приглашает к праздничному застолью группу хорошо одетых мужчин и женщин с лицами, несомненно, заграничными, ага, и верно, в центре на флагштоке, красуются национальные цвета ФРГ. Понятно иностранная делегация. А вот наша знаменитая хоккейная команда прямо на льду в боевых доспехах, и в обнимку с голкипером все тот же красивый парень. А под фотографией — клюшка, испещренная неразборчивыми подписями хоккеистов и посвящением «нашему кормильцу, уважаемому Эдуарду Николаевичу Винокурову».

Вон что, значит, это и есть мой потерпевший!

Прекрасно. Будем считать, что наполовину наше знакомство уже состоялось, остается ему меня повидать. Хотя бы воочию, вживе, так сказать. Вряд ли вскорости Винокурову представится возможность полюбоваться моими фотографиями, на которых бы я вручал пышный букет артистке Софии Ротару или пожимал руку знатному хлеборобу, или блистательно отбивал низовой мячик скромной ракеткой «принц» на тартановом корте стадиона при ресторане «Центральный». Молодцы, бесстрашные воины общепита, счастливые баловни жизни, молодые, красивые, точно угадавшие свое призвание — занимать достойное место в социальной иерархии, обедать прямо по месту службы, кормить других и пользоваться уважением и благодарностью самых знаменитых людей в краевом, республиканском, общесоюзном и даже зарубежном масштабе.

И даже в качестве потерпевших, умудряющихся претерпеть не так уж сильно!

Бог весть, как далеко занесли бы меня бурные волны почтения и зависти, накатившие на сердце в ожидании Винокурова, если бы в приемной не послышались голоса. Я торопливо заглянул туда и увидел полненькую аппетитную девушку в скромном джинсовом платьице и молодого загорелого мужика. Нет-нет, это был не Эдуард Николаевич, физиономию которого я только что изучил на портретах и запомнил; этого человека я видел впервые — никогда в подобных случаях я не ошибаюсь.

Я смотрел на них, внутренне съежившись в ожидании вопроса — «Вы что тут, в чужом кабинете, делаете?!» — и уже собрался проблеять что-то невнятное в свое оправдание, когда девушка сказала приветливо:

— А Эдуард Николаевич в исполкоме… Вы ведь его ждете?

— Так точно! — отрапортовал я и переспросил удрученно: — В исполкоме, значит? А когда обещал быть?

— Сегодня не будет, у него еще дела в городе, — сочувственно сказала девушка, как бы извиняясь за своего занятого начальника. — А вы договаривались?

— Да нет… — запнулся я. — Как провинциал, без звонка приехал.

Загорелый с интересом вскинул на меня глаза.

— Что-то не припомню я вас… Вы откуда будете? — голос у него был низкий, сильный, с хрипотцой.

В мои планы не входило заранее оповещать Винокурова о своем прибытии — не только провинциализмом объяснялся мой визит без звонка, — поэтому я пробормотал:

— А мне кажется, мы где-то встречались… Вы здесь работаете?

Секретарша опередила его, пропела торопливо-уважительно:

— Это товарищ Карманов, наш завпроизводством!

Ах, так! Он ведь тоже потерпевший, и с ним я тоже собирался поговорить, ничего, что он второй в моем списке. Карманов, покосившись на секретаршу, протянул мне руку, сказал просто:

— Валерий…

Рукопожатие у него было мощное, и он не выпускал мою кисть до тех пор, пока я не сознался:

— Субботин… Борис Васильевич.

По лицу его мелькнула быстрая, почти неуловимая тень — напрягся вспоминая. И вспомнил:

— Следователь? Из прокуратуры?

Я кивнул. Ничего не поделаешь, зря я рассчитывал на сюрприз, Егиазаров уже проинформировал коллег по несчастью. Ну и что? Собственно говоря, на что мне эти сюрпризы, они ведь потерпевшие.

— Приходится снова вас беспокоить, порядок такой существует, раз новый следователь, значит…

— Да ну, перестаньте, — с широкой сердечной улыбкой сказал Карманов и, полуобняв за плечи, подтолкнул к кабинету. — Раз надо, значит, надо. Пошли, потолкуем… А ты, Леночка, никого не пускай…