– Тогда не угрызайся, не стони всю ночь, радуйся своему обету, как это делает настоятель Трифилий.

Бежан смолчал, но целый день ходил мрачнее своей рясы.

Ночью луна залила келью. В открытое оконце вползала свежесть. Белые розы в кувшине казались синими.

Бежан вскочил с жесткого ложа и торопливо схватил рясу.

– Ты куда, мой брат? – спросил Автандил.

– К отцу Трифилию.

– Напрасно, покайся прямо небу, в таком деле не следует иметь посредников.

– В каком? Ты о чем?

– О бесстрастном созерцателе.

– Автандил, что ты знаешь?

– Я знаю – есть люди, которые замышляют зло против Великого Моурави, отдающего жизнь на возвеличение родины.

– Нет, нет, Автандил! Может, отцы церкви и правы, – какой Кайхосро царь? Недовольны и царевичи Багратиды. А князья говорят, что с тех пор, как в Картли нет настоящего царя, померк престол Багратидов… Нет блеска, исчезло величие… Разве можно сравнить доблестного царя Луарсаба с приятным, но бесполезным Кайхосро?

– А ты думаешь, отец этого не видит?

– Тогда почему же он против Луарсаба?

– Кто сказал тебе, что против? А, по-твоему, зачем Папуна ездил в Иран? Он привез от царицы Тэкле письмо настоятелю.

– Автандил, брат мой! – Забыв свой сан, Бежан бросился обнимать и осыпать радостными поцелуями Автандила: – О брат, ты облегчил мою душу: я думал – отец в неведении.

– Наш великий отец не любит собирать гнилые плоды. «Лев Ирана» не выпустит из своих когтей царя Картли.

– Не посмеет больше сопротивляться!.. Католикос посылает большое посольство в Русию, к царю и патриарху. Описывает опасное положение церкви, домогательство Рима, стремящегося бросить на Грузию тень католического креста. Луарсаб отвергает магометанство, но ради спасения царства может принять веру папы римского… На это и властелин Ирана согласится…

– Хорошо бы настоятелю Трифилию возглавить посольство в Русию…

– Об этом тоже говорили у святого отца, но настоятель убедил послать Агафона, митрополита Руисского. Я, грешник, думаю, что Трифилий не хочет идти против Моурави.

– Почему против? Если Луарсаб вернется – получит уже укрепленное царство. Плен научил его отличать друзей от врагов… Царица Тэкле поклялась Папуна: «Луарсаб и Моурави будут вместе управлять царством. На том мое желание». Хорешани, Даутбек и все «барсы» готовы головы отдать за свободу царя. Тэкле жалеют.

– Автандил, брат мой! Давай выпьем холодного монастырского вина, у меня в нише приготовлено!

– Рядом с иконой? Э-хэ, монах, куда ты прячешь источник веселья!

– Это отец Трифилий для тебя прислал.

– Мой брат, если надел рясу, походи во всем на приятного «черного князя». Он любит и молитву с воском, и вино с мясом… А главное, последуй его примеру – воюй и шашкой, и крестом. Потом, крепко запомни: если одолеют сомнения, советуйся только с богом… безвредно.

– По-твоему, я должен скрыть услышанное от тебя?

– Рассказывать собеседнику, о чем ему давно известно, – значит уподобиться назойливой мухе…

Было воскресенье. Дым кадильницы плыл в полумгле. На клиросе звонко пели послушники: «Кирие элейсон! Кирие элейсон! Кирие элейсон!»

Бежан стоял рядом с Автандилом, осеняя себя крестным знамением. Настоятель пригласил братьев к себе на трапезу.

Пенистое вино и шипящие яства развеселили Трифилия. Он украдкой поглядывал на братьев, но сколько ни наводил разговор на откровенность, сыновья Георгия Саакадзе не прельстились на его приманку, хотя и с удовольствием осушали чаши, поддерживая веселость благочестивого отца.

Бежан думал: «Автандил прав, незачем сравниваться с глупой овцой, которую стригут для хозяина. Буду во всем подражать настоятелю. Молчание и ровное дыхание – неоценимые спутники при восхождении по крутой лестнице».

Через два дня Автандил прощался с братом. Благодарил отца Трифилия за радушный прием.

– Мой мальчик, здесь ты не гость, приезжай почаще в свой отчий дом! – И Трифилий с особой нежностью поцеловал глаза Автандила – глаза Русудан…

Автандил прискакал в Носте, когда в замке погасли светильники и над круглой башней заклубился Млечный путь.

Похвалив сына за проявленную ловкость в первом порученном ему важном деле, Георгий благословил его на сон и остался наедине со своими думами.

Долго в ночной тиши слышались тяжелые шаги по каменной площадке:

"Так я и должен решить. Церковь тяготится непригодным правителем, князья стыдятся своего подчинения нецарственному отроку, амкары вздыхают о былом времени, когда они под звуки зурны несли в Метехи подарки царской семье, купцы избегают разговора о правителе – все хотят царя. И я – а не церковь и князья – должен выбрать царя Картли! Значит, устранить любезного мне Кайхосро? Опасно поощрять князей шептаться за моей спиной с отцами церкви… Вновь слышатся подземные толчки, и ради сохранения равновесия в Картли я обязан жертвовать всем. Надо дать стране царя из рода Багратидов. Но кого? Луарсаба? Если бы даже я хотел – невозможно. Мне ли не знать шаха Аббаса? Ему необходим царь-магометанин, и ни в угоду Русии, ни в угоду Риму он Луарсаба не уступит. А Луарсаб, несмотря на муки свои и Тэкле, решения не изменит. Кого же тогда? Есть только один, которому обрадуются и князья, и народ. Даутбек его недолюбливает, смеется: «Больше о шаири, чем о делах царства, печалится». Что ж, витать в облаках не так плохо. Возвращенный на престол стихотворец всем будет мне обязан. От меня получит скипетр уже объединенных двух царств. Подобно скале, стою я на страже путей Грузии, и царю-страннику не найти сильнее опоры, чем плечо Великого Моурави. Выбор мой правилен… Но посольство в Русию поедет…