Мюллер неловко похрустел старческими косточками.

— Ему свои мешают. Да и мы лучше ориентируемся в здешней местности.

— Если мешают, значит янки со своей сапожной головой не ту ноту тянет. Или вы уже, дорогой группен-фюрер, в политике такой же профан, как и горластый Динстон.

— Какое нам дело, с какой скрипкой сидит американец. Главное, что нам на руку его предложение.

— С какой стати на руку?

— Отбрасывание коммунизма подальше на восток.

— Ты что, дебил? Какой восток? Какой коммунизм? Вспомни, где живешь. Не морочь мне голову. Ступай прочь.

Но хитрый Мюллер не уходил. Выждал время, пока Швенд снова успокоится.

— Заскучал я. Хочу тряхнуть стариной. Ребята просят работы.

Покруче. Засиделись.

— Так что тебе от меня нужно? Иди стреляй.

— Динстон предупреждает, что дело не из легких.

Швенд снова вскипел.

— Тебе, что, на лапу дали, что ты все грызешь меня. Хочешь стрелять, стреляй. Трудно-сиди дома. Газетчиков на наши следы навести желаешь. Или думаешь, что здесь, в Кордильерах глубоко зарылся.

Пластик твой морде не поможет, если начнут допытываться. Я не понимаю тебя. В пустые авантюры суешься, как молодой. Мимо ночной вазы мочишься, а гонор свой на газеты суешь. Если хоть один репортер сунется в мои ворота, я ему укажу твои. И пусть у тебя в заднице свербит. Ничему вас история не учит. — Швенд яро смотрел на огонь, будто разговаривал не со старым товарищем по партии, но с божественными бликами в камине, которые помогали ему ощущать дыхание истории. — Забыл Эйхмана? Тот тоже думал, что уже его никто никогда не увидит. А вон как вышло. Вывезли его в; чемодане евреи, как куклу рождественскую и все. Канул в лету, как дурачок с елки. А ведь далеко не дурак был Карлуша.

— Зря он имя себе менял. — Как-то ни к месту вставил Мюллер.

— Не тешьте себя слепой надеждой, — резко изменил тему Швенд. — Русский вас не ищет.

— Зачем он тогда здесь?

— Будто мало по свету раскинуто эмигрантов из России. Таких, как ты, и прочих, и похожих.

— Нет, раз янки просят, значит это не такой русский, который приехал сюда жить. Надо помочь.

Швенд нервно отдернул полу пледа. Мерцающие тени чучел в рыцарских доспехах жутко оживили стены старинного зала.

— Что с тобой? Ты не обеспечен? Раньше ты был куда как осторожнее.

— Наверное старая память, злость. — Мюллер, как хищник, следил за живыми огоньками в камине. В зале стало темней. И каждый всплеск пламени криво ворочал мрачные тени от доспехов на стенах. В древнем помещении стало душно и страшновато.

— Ехидна ты старая. Ребят погубишь, — не выдержал и закричал в истерике Швенд.

— Против одного.

— Дурак ты. И тупеешь к тому же. Если б русский был один, просил бы янки тебя? Он подставит. Поэтому платит. Динстон решает свои задачи. И до тебя ему нет никакого дела.

— Ну, это как получится.

— А если получится?

— Не думаю.

— А ты думай. Получше думай. Думай, когда требуется. Потом скулите на все родное болото. Иди, хмырь бешеный, поступай как знаешь. Не мне тебя учить. Не желаешь старчествовать, как все порядочные пенсионеры, ищи смерть в вонючей канаве. Бумаги только принеси по колонии «Дигнидад» и проваливай ко всем чертям. Но за каждого потерянного человека ответишь перед советом.

Старикан начал устало посапывать теплого камина. Мюллер осторожно еще раз глянул на дряхлеющего функционера, неслышно поднялся и бесшумно поплелся вдоль стены, где прямо на древних камнях вперемежку с тевтонским оружием висели портреты видных деятелей последнего рейха.

Вышел в гостиную, где долго томились в ожидании Скорцени, Брюнер и еще два напыщенных старика с погонами генералов старой нацистской гвардии.

Они напряженно смотрели на мрачноватого Мюллера. Тот проковылял к ним и тяжело махнул рукой, бессильно опустив голову.

— Можно действовать. Только напрямую не говорите боссу. Все через меня. За каждую потерю он обещал нам головы бить.

— А как сам босс? — участливо поинтересовался легендарный Диверсант.

— Уже не тот. Сильно сдал. Но вы ступайте. Завтра приходите, все обсудим у меня.

— Да, сэр. Я вас прекрасно понял. Все это мне достаточно подробно рассказывал мой бывший шеф полковник Динстон. Правда в несколько иной интерпретации. Он был моим начальником, облечен большой долей власти, мне приходилось выполнять его приказы. В вашем вопросе я совершенно нейтрален. Мне безразлична судьба людей, мне неизвестных. Я разведчик, кадровый. Если начну беспредметно сентиментальничать, то от моей миссии в Латине останется паршивое воспоминание. Моя должность обязывает меня быть верным руководству, направившему меня сюда. А также всем имеющимся возможностям поддерживать высокий авторитет Соединенных Штатов.