«То, что Курская битва — гигантская схватка двух вцепившихся друг в друга колоссальных сил, — писал американский военный историк М. Кэйдин, — может стать новоротным пунктом войны в России, было совершенно очевидно обоим смертельным врагам. Если бы операция «Цитадель»… увенчалась успехом, сцена была бы подготовлена для широких новых наступательных операций против русских… Суть немецкого плана: разбить, перемолоть, рассеять, убить, захватить в плен… Позднее, если операция «Цитадель» пойдет так, как рассчитывал Гитлер, последует большое новое наступление на Москву».

Фюрер предполагал оккупировать Швецию и, усилив южную группировку войск, выбить англо-американские части из Италии. Его планы полетели кувырком. Он был подавлен и растерян. Как настоящий хищник Гитлер умел великолепно нападать, а не держать оборону. Интеллектуально Сталин оказался значительно сильней его, и это вызывало неуверенность в своих действиях, которые предугадывает противник. В боевом единоборстве такая растерянность вынуждает совершать дополнительные ошибки.

До этой битвы Гитлер мог убеждать себя в том, что русских спасла от разгрома иод Москвой лютая зима. Сталинградскую катастрофу он тоже мог оправдывать суровыми климатическими условиями, тем более что летние кампании 1941, 1942 и частично 1943 годов проходили успешно. Оккупировав крупнейшие промышленные районы Европейской России, где находилось 40% населения СССР, Гитлер был уверен, что у Сталина осталось слишком мало людских и технических ресурсов.

Геббельсовская пропаганда, твердившая о слабости советской государственной системы, отсталости промышленности, устарелости и скудности техники, интеллектуальной недоразвитости русского человека, — такая идеологическая обработка воздействовала и на Гитлера, и на его стратегические планы. А в 1943 году СССР стал превосходить Германию и ее сателлитов но производству высококлассной военной техники (сказалась, конечно, и помощь союзников, но и без них еще до войны были разработаны и запущены в производство превосходные танки, самолеты, орудия, «Катюши»).

Гитлер уважал Сталина и все-таки недооценивал его. Сказывалась и убежденность в своей гениальности (что подтверждали его замечательные успехи как политика, государственного деятеля, руководителя вооруженных сил). Влияла и вера фюрера в бредовую расовую теорию, согласно которой немцам предопределено изначально господствовать над славянами и побеждать их в сражениях, как положено более высокой расе…

Курская битва была прежде всего столкновением военной техники и тех, кто ею владел, а также стратегической и тактической мысли. Как писал американский военный журналист (бывший во Второй мировой танкистом) Дуглас Орджилл: «В конечном счете именно русские внесли наиболее ощутимый и долгосрочный вклад в теорию и практику танковой войны…

Помимо всего прочего, Т-34 дал русскому солдату от рядового до генерала уверенность, которая заложила основу для будущих блестящих успехов советских танковых армий. Трудно переоценить также значение последствий того обстоятельства, что превосходная конструкция Т-34 была разработана и запущена в серийное производство столь своевременно».

Дело, конечно, не в уникальном творении, которое командующий танковой армией вермахта генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст назвал «самым лучшим танком в мире». На Курской дуге произошло столкновение техники, которая была детищем научно-технологической мысли, индустрии, квалификации специалистов, всего промышленного и интеллектуального потенциала страны. И Советский Союз (Великая Россия) по всем этим показателям не уступал ведущим капиталистическим державам.

…Мы уделили так много внимания Курской битве, потому что война, по замечанию остроумного американского писателя Амброза Бирса, — это «развязывание с помощью зубов политического узла, который не поддается языку». Сталин оказался значительно более умелым, предусмотрительным, хитроумным и мудрым, чем Гитлер. Поражения последнего во многом определялись тем, что он слишком поздно осознал, что имеет дело с противником, превосходящим его едва ли не во всех отношениях.

Рузвельт и Черчилль, писал Хаффнер, «не только опасались, что из-за затяжки с открытием второго фронта Сталин может пойти на мир, чтобы вырваться из войны, но и предполагали, что Гитлер, особенно после Сталинграда, наверняка ухватится двумя руками за такую возможность спасения… Они серьезно думали о том, как предупредить преждевременный распад большой военной коалиции. Результатом их размышлений явилось требование о безоговорочной капитуляции Германии, которое было провозглашено 23 января 1943 года на совещании в верхах западных держав в Касабланке, приглашение на которое Сталин отклонил.

Это требование исключало любое перемирие или переговоры о мире со стороны западных держав не только с Гитлером, но и с любым другим германским правительством. Благодаря ему союз между Востоком и Западом действительно продержался до полной победы над Германией…

Такой представляется картина прошлого в наши дни. Однако в 1943 году еще длительное время было сомнительным… предотвратили ли (Рузвельт и Черчилль. — Р.Б.) сепаратный мир между Германией и СССР. Правда, в своем приказе по случаю 1 мая 1943 года Сталин совершенно определснно поддержал требование западных держав. Однако в июле, после своей крупной победы в грандиозной битве под Курском, русские открыто и демонстративно вновь отмежевались от этой политики: они сделали это одновременно с созданием Национального комитета «Свободная Германия» из немецких военнопленных и коммунистов. Это предложение предусматривало ведение «нормальных» переговоров о мире, правда, теперь уже не с Гитлером, а с такой Германией, которая нашла бы в себе силы и разум освободиться от Гитлера… Одобренный русскими Манифест Национального комитета читается как сплошная полемика против политики «безоговорочной капитуляции».