Посмотрев на интенданта, Суприно подумал: «Нет, с таким к армейскому командованию ехать нельзя. Слишком перепуган, да и слаб. Безвольный политикан».

Включил радио. Передавали специальный выпуск о событиях в Колония-Веле. «Федеральная полиция направила свои подразделения для восстановления порядка, нарушенного экстремистами под руководством алькальда муниципалитета». В последнем сообщении указывалось, что имеется всего один убитый.

— Один убитый! — Суприно невольно расхохотался. — Твоему другу придется придумать что-нибудь похлеще!

Интендант посмотрел на него, явно ничего не понимая, и спросил:

— Кому?

— Твоему другу. Советнику Перона.

По радио передавался концерт — граммофонные записи Карлоса Гарделя.

— А тебе? Чем тебе подкупить армию?

Суприно взглянул на интенданта и в который раз подумал: «Ну не идиот ли!»

— Ничем. Мне их подкупать и не придется. За федеральной полицией идет армия.

— Бог с ними со всеми. Я знать ничего не хочу. Обтяпывай сам свои делишки.

— Ты меня заложишь перед армейским командованием.

— Нет, Суприно. Я выхожу из игры. Делай что хочешь.

Партийный лидер выхватил пистолет и скомандовал:

— Выходи!

— Что с тобой?

— Выходи, тебе говорю!

— Ты с ума сошел.

Суприно выскочил из машины и, обежав ее спереди, рванул на себя дверцу, за которой испуганно сжался Гульельмини. Интендант уцепился левой рукой за руль, а правой хотел было прикрыться, но не успел, Суприно нанес ему удар в лицо с такой силой, что тот сразу потерял сознание и безжизненно повалился на сиденье. Ухватившись за волосы, Суприно вытащил интенданта из машины на обочину, приставил к голове пистолет и выстрелил. Гульельмини вздрогнул в предсмертной конвульсии и застыл. Не теряя времени, Суприно подтолкнул труп к краю кювета, перевернул его так, что тот сполз по откосу и погрузился в грязную, поросшую травой жижу.

Затем Суприно вернулся к машине, сел за руль, свернул с обочины и дал газ. По радио теперь уже пел другой певец — Риверо. Партийный вожак спешил. Спидометр показывал сто сорок километров. Чтобы боковой ветер не сносил машину в сторону, приходилось все время подаорачивать руль влево.

Неожиданно для себя Суприно чихнул. В голове промелькнуло: «Простудился, в штабе наверняка аспирин найдется».

Свернув с шоссе, Хуан и сержант Гарсиа медленно продвигались по проселочной дороге. Отлетавшая от колес грязь оседала на брызговиках. Крутить педали становилось все труднее и труднее.

Дождь кончился. По голубому небу опять поплыли белые облака, порозовевшие в лучах восходящего солнца. Дул легкий западный ветерок. К телу липли насквозь промокшие рубашка и брюки, отчего становилось холодно. Ехали молча.

«Бычка» они увидели, когда подъезжали к воротам загона для скота. Он стоял возле ангара. Одна дверца была открыта и болталась на ветру. В самом ангаре горел свет. Они слезли с велосипедов и дальше пошли пешком. Только заглянув внутрь помещения, Хуан быстрыми шагами направился к овсяному полю, которое служило взлетной полосой и на котором сейчас стоял самолет. За ним едва поспевал Гарсиа. Поравнявшись с «Бычком», они увидели вдребезги разбитый ветровой козырек и пулевые пробоины на фюзеляже. Отпрянув, Хуан поскользнулся, но не упал, а мягко приземлился на выставленные вперед руки. Старавшийся ему помочь сержант заметил побледневшее, растерянное лицо Хуана. Вставая, тот прохрипел, закрыв лицо руками:

— Они его убили, сволочи! Убили!

Он хотел было шагнуть вперед, но не смог и как-то странно осел набок. От самолета донеслись еле слышные слова:

— Еще нет, брат… Еще нет…

— Сервиньо! — радостно закричал Хуан и пополз, не в силах вытащить из грязи ни рук, ни ног.

Гарсиа с искаженным от боли лицом наблюдал за этой сценой. Уже у дверцы Хуан услышал:

— Достань мне бутылку, брат… Ничего не вижу… — шептал Сервиньо.

Лицо его было в крови, глаза заплыли.

— Сервиньо… Что с тобой, старина?

Опершись руками о приборный щиток, пилот слегка повернулся и сказал:

— Они меня подкараулили…

Хуан, найдя под сиденьем почти пустую бутылку с можжевеловой, поднес ее к губам Сервиньо. Пилот, разомкнув склеившиеся от запекшейся крови губы, втянул несколько капель. Хуану показалось, что он улыбнулся.

— Паскудное дело, дружище, — тихо сказал Хуан.

— Не бойся, страшнее и уродливее, чём был равыпе, не буду, — глухим голосом проговорил Сервиньо. Хуан ему еще влил можжевеловой. — Я накрыл их дёрьмом, а? — продолжал Сервиньо.

— Конечно, брат. Мы из них самих дерьмо сделали,

— Ты был там, Хуан? Игнасио победил?

— Ясное дело. Ты можешь двигаться?

— Не знаю… мне лучше… немного холодно…

— Мы повезем тебя в город, чтоб там тебя вылечили.

— Нет… всего переломали… Какое паскудство… умереть сейчас…

— Поднимайся, брат… У меня велосипед. Я тебя отвезу на пункт «скорой помощи».

— Плесни еще глоток.

Хуан поглядел на бутылку и, вздохнув, произнес:

— Больше нет, старина. Потерпи до города, целый литр куплю.