Иванова Евгения
Шрифт:
18 января. 20 м. 10-го <…> Хочется сделать доклад про индивидуализм — в литературном клубе. Вчера говорил там. Аплодисменты, поздравления, а мне лично кажется, что я могу в тысячу р<аз> лучше, что вчера я читал очень плохо. Нужно…
На мое замечание о новых идеях г. Alt<alena> возражает мне и говорит: индивидуализм — наносное течение, так что толковать о его господстве в русской литературе — не приходится. И тут же дает объяснение, почему индивидуализм не мог развиться у нас. Индивидуализм является протестом личности против господства сплоченного большинства, против общественного гнета. Западная Европа, где уже давно признаны права этого большинства, где оно накладывает свою тяжелую лапу на каждое проявление личности — могла породить этот протест, но наша родина, где мнения и идеалы (= желания) личности так мало принимаются в расчет, — наша родина, конечно, не могла породить индивидуализма.
Но ведь не только общество на личность влияет. Есть и другое страшное давление. Его в свое <время> с такой силой указал наш славный социолог: оно называется увеличение напряженности разделения труда. Многосторонне развитая личность, попавшая в такой строй…
Кроме того, я может быть неясно указал прошлый раз, что индивидуализм — это и есть та «нравоучительная» идея, которая следует из марксизма… Марксизм вовсе не такое уж объективное учение, как это кажется Абезгаузу и т. д. Нужно различать 2 рода настроения.
Вот идея Ибсена. Отвлеченные самодовлеющие идеи — может высказывать сильный одинокий человек (<…> «Дикая утка» [44] ).
44
«Дикая утка» (1884) — пьеса норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906).
Эти записи Чуковского, где настойчиво в качестве главной темы обсуждения назван индивидуализм, позволяют именно этими выступлениями Жаботинского соотнести воспоминания одесского фельетониста И. А. Тривуса, которые привел Иосиф Шлехтман в уже упоминавшейся биографии Жаботинского:
Менее всего Жаботинский был склонен прощать преобладающую в «прогрессивном» обществе моду на презрение к правам отдельной личности, с этим он был готов яростно сражаться всегда и везде. Нетрудно вообразить, какую бурю вызвало в Кружке [45] первое публичное выступление популярного фельетониста. И. А. Тривус, присутствовавший на этом памятном вечере, живо описывает дискуссию, последовавшую за речью Жаботинского. <…> Выступление базировалось на том, что наивысшей ценностью общества должны быть права и свобода личности. Это — единственный идеал, как и борьба за счастье индивидуума, за возможность расширять горизонты, развиваться и реализовываться. И совершенно неправильно ставить общественное выше личного, стремиться к «коллективному», «массовому», «униформе». Прогресс состоит в освобождении личности от цепей коллектива: личность и только личность является создателем и двигателем прогресса. Только личность может стать первопроходцем и примером для масс, для человечества. Коллективизм, построенный на механическом подчинении, на следовании общим и обязательным для всех правилам и образу жизни — не что иное, как новая форма рабства — реакционная и тупиковая. Ни муравейник, ни улей, как бы высоко и эффективно организованы они ни были, не могут служить образцом для человеческого сообщества. <…> Аудитория, терпевшая напор Жаботинского в течение целого часа, не смогла вынести последнего сравнения. Со всех сторон стали раздаваться вопли, крики, свист, проклятья: «Довольно! Хватит! Реакционер! Анархист! Буржуа! Шпион! Стыд и позор!» Один за другим вставали оппоненты, язвительно атаковавшие оратора. [46]
45
Имеется в виду выступление Жаботинского в Литературно-артистическом обществе в Одессе.
46
Цитирую по переводу этой биографии, любезно предоставленному мне ученым секретарем Одесского литературного музея Еленой Каракиной, которой выражаю благодарность.
Косвенно подтверждает правомерность такого соотнесения газетная вырезка, вклеенная в дневник Чуковского: «В непродолжительном времени выйдет в свет сборник гг. Альталены и К. Чуковского, посвященный индивидуализму». Однако сведений об этом сборнике обнаружить не удалось — очевидно, он не вышел в свет. Зато Чуковский вскоре после выступления в прениях по реферату Жаботинского опубликовал сразу две статьи об индивидуализме [47] , в которых частично использовал материалы полемических возражений Жаботинскому. Один из таких «утилизированных» фрагментов мы выделили в записях Чуковского курсивом.
47
Письма о современности. Письмо первое: Индивидуализм. Марксизм. Декадентство // Одесские новости, 1902. 21 и 24 июня; К толкам об индивидуализме // Одесские новости. 1902. 13, 14 декабря. Обе статьи републикованы: КЧСс. Т. 6. С. 228–237 и 275–288.
В дневнике Чуковского сохранилось еще одно упоминание о словесном турнире в Литературно-артистическом обществе, где он принимал участие вместе с Жаботинским:
8 февраля 1903. Вот какая заметка напечатана была вчера (вклеена вырезка из газеты): «Контрасты современности» <доклад К. Чуковского в лит. арт. о-ве> вызвал настоящий словесный турнир между докладчиком и отстаивавшим его положения гг. Жаботинским, Меттом с одной стороны и резко восставших против идеализма гг. Брусиловским, Гинзбургом и др. Прения затянулись до 12 ч. ночи. Следующее собеседование состоится через 2 недели. [48]
48
Одесские новости. 1903. 7 февраля.
Эти успешные выступления помогали вхождению в литературную среду, тем более что параллельно Чуковский начал регулярно печататься в «Одесских новостях». Молодой Николай Корнейчуков, с момента вступления на журналистское поприще ставший навсегда Корнеем Чуковским, полностью оправдал ожидания Жаботинского. «Скоро одесская газета, — вспоминал Владимир Швейцер, — держалась уже на „трех китах“: корреспондент из Рима, писавший под псевдонимом „Altalena“, бытописатель одесского „дна“ Кармен, отец известного кинорежиссера Романа Кармена, и молодой литературный критик Корней Чуковский». [49]
49
Владимир Швейцер. Юноша в гимназической куртке // Воспоминания о Корнее Чуковском. М., 1983. С. 10. Кармен Лазарь (Коренман Лазарь Осипович, 1876–1920) — одесский журналист, Чуковский упоминает о нем в своих воспоминаниях «1905, июнь», о восстании на броненосце «Потемкин» (КЧСс, Т. 4. С. 27, 538–539). Отец известного кинорежиссера Р. Л. Кармена, посвятившего его памяти статью «Вспоминая отца» в кн.: Кармен Л. О. Рассказы. М., 1977. Отметим очевидные аберрации памяти мемуариста — когда Чуковский начал сотрудничать в «Одесских новостях», Жаботинский никаких корреспонденций из Рима не писал, он публиковался в постоянной рубрике «Вскользь».
Поддержка Жаботинского многое значила в последующем быстром превращении юноши без определенных занятий, не окончившего курс гимназии и перебивавшегося частными уроками, во влиятельного литературного критика. Разумеется, этой быстрой метаморфозе способствовала исключительная, почти религиозная любовь Чуковского к литературе и его не менее исключительная работоспособность.
Но все-таки в период, когда молодому критику приходилось завоевывать право «сметь свое суждение иметь», Жаботинскому неоднократно случалось приходить ему на помощь. Так было после публикации критического фельетона Чуковского «Л. Е. Оболенский» [50] , в котором он высмеял пустопорожние статьи плодовитого либерального публициста. Не привыкший к подобным выпадам Оболенский ответил начинающему критику свысока, и Altalena нашел нужным посвятить заступничеству за Чуковского один из очередных фельетонов «Вскользь» [51] . Негодование Жаботинского вызвал прежде всего тон, которым столичный «литературный генерал» отвечал молодому критику, но в ответе Жаботинского несомненно присутствует спор и с местными, одесскими недоброжелателями Чуковского.
50
Одесские новости, 1902, 28 июля; см. републикацию фельетона: Чуковский К. И. Собр. соч.: В 15 т. Т. 6. М., 2002. С. 256–261 и комментарии к нему.
51
Одесские новости, 1903, 13 ноября.
Жаботинский наставлял Оболенского: прежде чем столь резко возражать на критику, нужно составить представление о своем оппоненте:
Здесь г. Оболенский, пожалуй, возразит: «Да, я действительно постарался ознакомиться с его статьями, но они оказались слишком трудно написанными, и я не мог их понять». Что ж, это было бы вполне естественно. Я вспоминаю, как г. Чуковский прочитал два доклада в Литературно-артистическом обществе, где среди посетителей, как известно, очень много таких людей, умственный уровень которых равен умственному уровню г. Оболенского, — и там тоже многие говорили, что г. Чуковского трудно понять. Это все так; но ведь если я не в состоянии понять чужую мысль — это еще не резон для того, чтобы заговорить с автором свысока.
Слова Жаботинского о «трудно написанных» статьях Чуковского могут по казаться странными: в историю русской критики Чуковский вошел как мастер легкого, эссеистического по форме литературного фельетона. Но к этому жанру он пришел не сразу, первые статьи в «Одесских новостях» (как, вероятно, и первые выступления в Литературно-артистическом обществе) Чуковский строил в намеренно ученом стиле, напоминавшем более эстетический трактат (читатели могут ознакомиться с ними в т. 6 уже упоминавшегося Собрания сочинений Чуковского). Жаботинскому этот наукообразный стиль нравился, в публикуемых далее письмах к своему подопечному в Лондон он просил присылать статьи именно в таком стиле.