— Так что же, вы предлагаете нам поучаствовать в эксперименте с непредсказуемыми последствиями? — спросила Филомела.

— Можете рассматривать нашу договоренность и так. Я не возражаю. Все равно альтернативы нет.

— Объясни, пожалуйста, Франц, на кой черт тебе это нужно? — вырвалось у Стива. — Ведь эти твои высшие силы тоже исчезнут, когда уроду приснится его сон? Кто тогда тебя станет наказывать?

— Конечно, никто. Но лично мне — не знаю как вам — обидно, что все отправится коту под хвост. Что, согласно чьему-то дурацкому замыслу, который принято называть тезисом, жизнь на нашей маленькой планете определялась сном, увиденным искалеченным уродом, к тому же неизвестно откуда взявшимся. У нас есть возможность хоть как-то поправить положение, и почему бы ею не воспользоваться? Да, я осознаю, — возможность эта весьма зыбкая, но перед тем, как раствориться в ничто, мне будет спокойнее на душе, когда я буду знать, что сделал все от меня зависящее.

— Откуда взялся этот тезис? Не проще ли начать с его автора? — поинтересовалась Филомела.

Богенбрум печально рассмеялся:

— Автор нам абсолютно недоступен. Он находится за пределами всего, даже событийного клише, и условно называется Великий Спящий.

— Это бог?

— Не знаю, можно ли называть богом нечто, находящееся в бессознательном состоянии и произвольно генерирующее команды, по которым в том или ином месте вселенского клише появляются исходные траектории. Скорее, это — безумный повар, перед которым находятся миллиарды и миллиарды кастрюль, куда он, не глядя, сыплет соль. Его совершенно не интересует, какие кристаллы при этом в кастрюлях образуются. Но и Великий Спящий — только часть цепочки. Он тоже кому-то приснился.

— А где может находиться этот Сверхвеликий Спящий?

— Где угодно. Вы ни разу не задавали себе вопрос: кому приснился «слоеный пирог»?

— Нет, — честно признались Стив с Филомелой.

— Правильно делали. Это один из тех вопросов, которые задавать не следует. Почему-то люди всегда думают, что если что-то существует, то оно должно было откуда-нибудь появиться, кто-то обязан был его породить. Иногда полезно смириться с тем, что некоторые вещи существуют сами по себе, без постороннего участия. Для наших скромных практических задач достаточно считать богом его, — Франц показал дудкой на монстра, после чего вытряхнул из нее пыль и, приставив ко рту, издал вторую ноту. — Тем более что времени у нас не осталось, а трудностей впереди — более чем достаточно. Картинки, сетки, извилины на экране интерферотрона — это одно, но воздействие на явления — совсем другое. Допустит ли клише устранение части явлений в одном месте и их замену другими? Ведь, фактически, речь идет не столько о смещении, сколько о ликвидации одной группы явлений и формировании новой, причем сделать это необходимо мгновенно: нельзя допустить, чтобы внутри «пирога» существовали два комплекта траекторий, относящиеся к одним и тем же предметам, в данном случае — к нашей планете, или же внутри траекторий появился разрыв, прежде чем они улягутся вдоль новых пиков.

— Почему нельзя? — решил возразить Макналти.

— Действительно, почему? — пожал плечами Богенбрум. — Мне просто так кажется. На самом деле все может выглядеть совершенно иначе. Это уравнение с массой неизвестных. Вот, к примеру, Густав Эшер знает, что один из витков его посмертной траектории устремляется в такие области событийного клише, куда ему попадать абсолютно не хочется. Но какие альтернативы существуют в загробном мире? Какая нить из размотанного пучка жизни указывает путь на тот свет? Кроме метода проб и ошибок, ничего нет, а это не самый экономичный вариант. И как на экране интерферотрона будет показан мир мертвецов? Из чего выбирать? Вряд ли Густав смог бы вам членораздельно объяснить, что он собирался делать тогда в жерле вулкана. Расставить люпусы по принципу «золотого сечения», увидеть, что собственная траектория завершается завтра утром, изменить ее и все равно умереть в этот же срок? Так и потусторонний мир исчезнет в тот же самый миг. Все усилия нашего высокочтимого изобретателя оказались бы тщетными. Поэтому и я вам сказал в самом начале, что в принципе все бессмысленно. Конечно, теоретически существует единственный, так сказать, «чистый» вариант изменения будущего, — Франц замолчал, сосредоточенно ковыряя вторую дырку в бамбуке.

— Какой же? — в нетерпении спросил Стив.

— Каким-то образом оказавшись далеко в грядущем, попробовать оттуда изменить тот момент прошлого, которое отсюда видится будущим. Но это чистая теория, гипотеза, которой пристойно лишь потчевать знакомых после светского ужина. Тем более что в данном случае мы вряд ли окажемся в состоянии предпринять что-либо с помощью интерферотрона, так как вместе с планетой, со всеми высшими и низшими силами уже будем отсутствовать.

В то время как Венис, Богенбрум и Макналти вели философские разговоры, в колонии селенитов наблюдалась легкое волнение. Конечно, неожиданное прибытие землянина, столь легко попавшего прямо в руки колонистов, вызывало радостное возбуждение. У селенитов появилось заодно транспортное средство, управлять которым, правда, никто не умел, но освоить которое за пару дней вызвался Корнелиус. Однако к радости примешивалось чувство досады в связи с очевидной для всех дряхлостью главного лекаря. Улов запоздал; большинство колонистов не рискнуло бы теперь отправиться на операционный стол, о чем, не таясь, говорило вслух. Тем не менее, живца по традиции сразу же потащили к Доктору на осмотр. Долго пришлось Новаку и Шейдту нажимать на панель звонка, прежде чем Доктор отозвался. Когда дверь отворилась, перед ними предстала иссохшая мумия, весьма отдаленно напоминавшая того хозяина этажа, каким он выглядел за два часа до этого, во время завтрака. Доктор стремительно приближался к смерти. Он весь трясся, невнятно что-то бормоча, на вопросы не отвечал. После того, как живец был заброшен в камеру Новак и Шейдт отвели Доктора в его комнату где тот обессиленно рухнул в постель: путь по коридору до двери и обратно для него выявился слишком изнурительным. Возле покоев угасающего старца после небольшого совещания была выставлена охрана: Рибаяз и Грубер, которые должны были заодно присматривать за пленниками.

Сведения о назревающей кончине Доктора колонию удивили, но не сильно: провокация Стива упала на благодатную почву. Единственным кандидатом на ближайшую трансплантацию со всеобщего молчаливого согласия и так уже стал Гонза, которому была уготована роль пробного камня. Ничего не подозревающий Мысливечек, как обычно, дремал в подвале, куда перебрался сразу после отдыха на четвертом этаже. Теперь же Гонза — будь он в состоянии понять, что ему грозило — мог благодарить судьбу (а, скорее всего, привезенный Богенбрумом люпус, роковым образом не совпавший с гипофизом Доктора) за неожиданное избавление от участи подопытного животного. Собравшись в помещении бывшей столовой, селениты решили обсудить, как дальше поступать с пленниками и монстром. После кратких дискуссий было принято демократическое решение: дождаться, пока Доктор помрет, после чего всех землян, включая чудище, перебить. Своим душеприказчиком селениты избрали Дитриха Зумпеля: без надежд на медицинскую помощь колония, трезво оценив перспективы, приготовилась к массовому умиранию. Всякие обязанности, кроме кормежки пленников, были отменены, и селениты решили остаток дней провести в сладком ничегонеделании, утонув в холовизионных развлечениях. При этом все почему-то позабыли о Гонзе, привыкшем питаться в столовой и неспособном самостоятельно заказать себе еду. На обсуждение он, естественно, приглашен не был.

Окончание дискуссии совпало с завершением трудов Богенбрума над дудочкой. Инструмент был почти готов, но, к несчастью, Францу попался гниловатый или треснувший бамбук: при расширении седьмого отверстия дудочка распалась на продольные половинки. Посокрушавшись по этому поводу, Богенбрум отломал следующий кусок от циновки и вновь принялся за дело, заметив, что у него теперь выработался навык и следующая дудка получится гораздо быстрее. Философский разговор в камере уже затих; Стив поманил в дальний угол камеры Филомелу, решив с ней посовещаться.

— Ты как? Думаешь, он нас вытащит отсюда? — зашептал он на ухо. Венис утвердительно кивнула.

— А я — нет. Он врал нам в Кантабиле, наверное, врет и сейчас. Может, он с селенитами сговорился о чем-то?

— О чем? — изумилась Филомела. — Разве с ними можно договориться?

— Нельзя, конечно, — немного смутился Стив. — Тем не менее, Богенбруму я не доверяю. Что он собирается делать с дудкой против вооруженной охраны? Смешно даже.

— И что же, ты ему не скажешь шифр?

— Шифр я скажу тебе. Слушай и запоминай, — Стив очень тихо проговорил ей заветную комбинацию. — Запомнила?