Зарычав, как дикий зверь, Конан выдернул из ножен меч и ринулся в атаку.

И… неведомая сила притянула его к земле!

Конан обнаружил себя барахтающимся на полу среди учеников. Впрочем, и стражникам пришлось нелегко. Каждый раз, когда они пытались атаковать, их ноги отказывались слушаться и вели их совершенно не в ту сторону.

Повалилась небольшая каменная статуя, изображавшая божество неба, флегматичного голого толстяка, восседавшего на облаке и созерцавшего жировые складки на собственном животе. Голова божества откатилась в сторону и больно ударила Гуна под колено. Тот завопил, махнул кулаком, чтобы отразить атаку скользящего к нему стражника, но промахнулся мимо цели. Стражник проплыл дальше, не в силах удержаться на месте, и врезался в стену. Обрушился еще один сосуд. Новая порция масла щедро выплеснулась на пол.

Конан понял, что настала пора скрываться с места происшествия. Что бы там ни случилось дальше, незачем киммерийскому воину барахтаться в луже масла вместе с кучей вопящих кхитайцев.

Он осторожно поднялся на четвереньки и пополз к выходу.

– Учитель Конан! – возопил Гун. – Куда вы?

– Учитель удаляется для осмысления действия, – ответил Конан. – Ученик продолжает действовать. Истинная мудрость – в созерцании.

«Что я несу! – в ужасе подумал он. – Они поймут, что я удираю!»

Однако ученики приняли это объяснение без рассуждений и продолжили свою бесславную битву. Что касается Конана, то он поступил согласно старой воинской мудрости: отошел с поля проигранной битвы, чтобы обдумать, как быть с результатами неминуемого поражения и прийти на помощь тем, кого еще можно спасти.

Иными словами, киммериец спасся бегством и засел в чаще леса, покрывавшего склоны горы Размышлений, некогда дикой и лохматой.

Стайка разноцветных птиц заполнила воздух. Затем показался человек. Он шагал, окруженный птицами, и был похож на какое-то сказочное существо. Это был старик с длинной белой бородой и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Просторный халат до пят, расшитый изображениями цветов и птиц, облекал его худое, но крепкое тело. Коричневое узкое лицо казалось почти черным в обрамлении сплошной белизны волос и пестроты светлой одежды. В руках старик держал только что срезанные живые цветы. Цветы были прикреплены к его плечам, локтям, они украшали его прическу и висели за ушами. Крохотные птички, щебеча, зависали над этими цветами, садились человеку на руки, осторожно касались клювиками его ушей и щек.

Завидев его, стражники прекратили барахтаться на масляном полу и застыли в почтительных позах. Точнее – в тех позах, какие им удалось принять при сложившихся обстоятельствах. Каждый из них в душе надеялся, что учитель вникнет в обстоятельства и не станет наказывать их слишком сурово.

Инь-Тай и Гун последовали примеру своих недавних противников. Они замерли и прижались лбами к доскам. Тин-Фу приблизился и несколько мгновений задумчиво созерцал открывшуюся ему картину.

Видимо, он находил ее достаточно забавной, потому что несколько раз улыбка появлялась на его лице. Затем он широко развел руками. Птицы взлетели в воздух, оглашая беседку шумным чириканьем.

– Так, – выговорил Тин-Фу, – кто решится объяснить мне, что здесь происходит?

Один из стражников приподнялся и заговорил:

– Господин учитель, эти двое решились войти в пагоду Размышлений, дабы украсть отсюда масло…

– Масло? – удивился Тин-Фу. – Для чего каким-то бродягам красть у меня масло?

– Должно быть, – вмешался другой, – они прослышали о том, что учитель хранит здесь в алебастровых сосудах благоуханное и душистое масло.

– Никто не ответил на мой вопрос, – повторил Тин-Фу, – для чего бродягам масло?

– Они проникли сюда, – сделал попытку третий стражник, – и разлили масло. Мы пытались задержать их, но сражение затянулось…

– В любом случае, они в наших руках, – заключил первый стражник. – И учитель может делать с ними все, что пожелает.

– С ними был еще третий, – добавил второй стражник. – Рослый, черноволосый тип. Гора мышц. Настоящая горная горилла!

– Горилла… – Тин-Фу ненадолго задумался. По его лицу медленно блуждала улыбка. Это была улыбка мудреца и созерцателя, который уже успел увидеть, как по реке мимо него проплывает труп его кровного врага.

Наконец некая мысль осенила Тин-Фу. Он хлопнул в ладоши.

– Немедленно поднимитесь и приведите беседку в порядок! Я не желаю видеть здесь все эти осколки! Пленников связать и оставить здесь, на моих глазах!

Это повеление было исполнено. Оба незадачливых ученика Тьянь-По были скручены веревками и брошены на землю, к ногам Тин-Фу. Мудрец разглядывал их некоторое время, затем спросил:

– Кто вы?

– Мы не ответим тебе, великий учитель Тин-Фу! – выпалил Гун. – Потому что наш учитель, тоже великий человек, запрещает нам рассказывать о…

– Мы будем молчать! – добавил Инь-Тай.

– Кто был тот третий, которого видели с вами? – спросил Тин-Фу. И добавил угрожающе: – Учтите, если вы будете продолжать дерзить или упорствовать в своем молчании, я прикажу пытать вас! Я срежу с ваших ушей тонкие полоски кожи! Затем я надрежу ваши пятки и натру их солью! Я настрогаю тонким ножом ваши спины и бедра и оставлю вас лежать под палящим солнцем?

Пленники обменялись быстрыми взглядами. Наконец Инь-Тай сказал:

– Наш учитель ничего не говорил нам о том, что мы должны молчать насчет нашего спутника. Его зовут учитель Конан. Он обладает нечеловеческой мощью. Он сильнее горной гориллы, если вас это интересует. И он наделен чрезвычайной мудростью.