Еще миг, и Найл совершенно неожиданно очутился в теле Мерлью, устремляясь по руслу ее чувств и переживаний. Вместе с тем полностью исчезла болезненная неуверенность и ревность (нелепо испытывать ревность к тому, с кем сливаешься воедино). Он сознавал всю ее сущность. Несколько секунд назад Мерлью была ненастоящей, воображаемой — миражом, сотканным его желанием и неискушенностью. А тут неожиданно раскрылся человек — таким, каков он есть, — и стало стыдно за свое недоумение. До этого момента он смотрел на Мерлью глазами ее сверстницы Миррис, знающей Мерлью с детства. В действительности сущность девушки оказалась и сложнее, и вместе с тем обыденнее, чем плод воображения, хотя бы и женского.

Настоящая Мерлью была щедрой, добродушной, не очень взыскательной. Властность и своеволие тоже на месте: как ни решу, все должно быть по-моему, и никак не иначе.

В данный момент она не спеша размышляла, что же такое произошло с Найлом. Он был ей симпатичен. За те месяцы, что они не виделись, худенький паренек — небезынтересный, но нескладный какой-то — удивительно изменился. Вырос, окреп, в суждениях стала чувствоваться зрелость. Ей приятно было завлекать Найла в любовные сети, даром что по наущению отца. Симпатичный парень, а ей нравятся симпатичные ребята. Дома они стаями увивались за ней, здесь же, в паучьем городе, ей не хватало их общества. Робость и неопытность в любви у него на лбу написаны, но это легко устранить. Во всяком случае, она не прочь стать его наставницей: обучать мужчин элементарным навыкам любовного искусства доставляет удовольствие…

Найл, притворив дверь, вернулся к себе в комнату. Хотелось смеяться в голос. Казалось невероятным, что эдакая глыба неуверенности и ревности могла истаять так быстро и насовсем. Для него Мерлью была такой же красивой и желанной, как и прежде, только теперь это чувство освободилось от смятения и мучительных раздумий. Впечатление такое, будто он женат на Мерлью уже с десяток лет; разницы в возрасте тоже уже не чувствовалось. Ощущение не сказать чтобы плохое.

Желание спать пропало окончательно. Найл подошел к окну и выглянул на улицу. Проспект внизу был залит призрачным лунным светом. Ни души. Если отойти в угол, делалась видна Белая башня, словно светящаяся изнутри своим собственным ровным сиянием. Юношей отчего-то овладело невыразимое, смутно влекущее чувство, которому недавно пережитая раскрепощенность придавала только остроту. Подобно луне, башня казалась отдаленной, недосягаемой, неприкосновенной. О Мерлью он теперь и не думал, все внимание замкнулось на башне.

Он поднял лежащую на стуле металлическую трубку и потянулся к кнопке. Удивительно: нажимать ее на этот раз и не понадобилось, она раздвинулась сама. Оконечник ее вызывал пощипывание в пальцах; ощущение такое же, как нынче утром, когда приложился ладонями к башне.

Найл ступил в коридор, прикрыв за собой дверь. Кто-то в дальнем конце коридора прошелестел вверх по лестнице — одна из служанок. Найл остановился, переждал, пока она поднимется, и прошел на верхнюю площадку лестницы. Едва начав спускаться, он услышал, как чуть слышно щелкнул язычок дверного замка. В коридоре стояла Мерлью. На глазах у Найла она тихонько постучала в дверь его комнаты; чуть подождав, повернула ручку и вошла. Найл решил спускаться дальше.

В огромной парадной было пусто. Попробовал главную дверь — заперта. А вот дверь во внутренний двор оказалась открытой, равно как и ведущие на улицу ворота. Найл не пытался укрываться. Он знал, что смертоносцы охотятся с помощью воли, а не зрения, и странное внутреннее спокойствие давало ощущение неуязвимости.

Башня с надменной безучастностью возвышалась в конце проспекта. Даже исполинские соседние здания в сравнении с ней как бы мельчали, а свет луны будто увеличивал ее в размерах. Взгляд идущего по проспекту юноши был прикован к белому светящемуся столпу. Выйдя к площади, он увидел двух бойцовых пауков, недвижно караулящих вход в здание с черным фасадом. Они безо всякой агрессивности наблюдали, как Найл пересекает площадь: видно, у двуногого действительно есть неотложное поручение, коли он безо всякой опаски вышагивает по площади в запретный час.

В непосредственной близости от башни воздух все еще попахивал горелым порохом. Земля под ногами в том месте, где сегодня спешно подсыпали фунт, была мягкой, податливой.

Найл медленно тронулся вокруг подножия башни, неотрывно всматриваясь в молочно-белую поверхность. Вблизи свечение даже перекрывало лунный свет, словно действительно сочилось изнутри. А тело постепенно наводнялось странным, крепнущим предчувствием… Трубка ощутимо покалывала повлажневшую кожу руки, словно выстреливая крохотные округлые искорки незримого света. Нечто подобное он испытывал в прошлом, когда выискивал воду в пустыне, а теперь неуловимая тяга словно сама влекла его к определенному месту на северной стороне башни. По мере приближения потаенная уверенность крепла. Найл обеими руками взялся за концы трубки. И едва сделал это, тело будто прошибло. Голова закружилась, закачалась под ногами земля. Найл пьяно поднял непокорную голову. Башня была непередаваемо огромной, ум заходился при попытке осмыслить, где у нее вершина. Трубка нечаянно чиркнула о поверхность, и головокружение, резко усилившись, стало невыносимым. Ноги подкосились, и он, тяжело качнувшись, стал безудержно валиться в темный бездонный омут. Но муть рассеялась, и не было уже темноты, а только свет. Найл стоял внутри башни.

Ощущение, что он находится именно в башне, продлилось ровно столько, сколько требуется глазам на привыкание к свету. Молнией полыхнуло осознание происшедшего. У Найла перехватило дыхание. Оказалось, он стоит на отлогом морском берегу. Секунду думалось, что все это ему лишь снится. Но невозможно было усомниться в достоверности волн, бьющихся в десятке метров, или в скользковатых на вид, покрытых водорослями острых камнях, уступом вдающихся в море.

В том, что именно произошло, сомнения не было. Уж сколько сказок и легенд доводилось слышать от деда, невозможно было не распознать искусные колдовские чары. Распахнутыми глазами юноша оглядывал влажно-голубые небеса, нескончаемую цепь утесов, теряющуюся вдали, и все пытался как-то освоиться в создавшемся положении. Прохладное дыхание свежего ветра, белые облака, проворно бороздящие небосвод, указывали, что его занесло далеко от пустыни. Деревья, оторачивающие вершину утеса, откровением не стали. Правда, были они выше и зелень темнее, гуще. Вода имела угрюмо-свинцовый цвет и казалась студенее на вид, чем море, по которому довелось плыть два дня назад.

Найл принялся снова озирать берег, и тут глаза неожиданно заметили старца, сидящего на камне. Найл крупно вздрогнул: он мог поклясться, что несколько секунд назад берег был совершенно безлюден. Теперь уж сомнения насчет колдовства развеялись окончательно.

Когда старец поднял голову, пришлось поневоле вздрогнуть еще раз: Найл узнал своего деда Джомара. Лишь подойдя ближе, он стал замечать различия. Этот человек выше, и взгляд совершенно иной, чужеземный какой-то. Вместе с тем сходство было поразительное, он вполне мог сойти за брата Джомара.