— Должно быть, занятное кино.

— Рад, что ты считаешь это правильным.

— Теперь у тебя будет больше времени, чтобы заниматься своим делом.

— К чёрту дело. Я думаю и с ним завязать.

— И что ты дальше будешь делать? Джин на секунду задумался:

— Не знаю.

— Ну, тогда я думаю, что вопрос закрыт.

— По-моему, я не спрашивал твоего совета.

— Это скорее предложение.

— Подумай о своей жизни, Рэй.

— Я думаю. Я не пью тридцать дней, — ответил Рэй и сказал Джину, что прилетит в Пятницу. — Как приеду в отель, тебе позвоню.

Джин стоял в коридоре и, когда они закончили разговаривать, как-то странно посмотрел на аппарат. Чувствуя необъяснимое беспокойство, он вернулся обратно в гостиную и вытянулся на диване. Потом сел, обхватил руками голову и снова припомнил их вчерашний разговор с Ричи Аркеттом. Джин хотел узнать подробности смерти Лонга и Риза, но тот отказался раскрывать какие-либо детали.

— Ты сказал, что, возможно, это было убийство и самоубийство.

— Да, сказал. Но, наверное, мне и об этом не стоило говорить.

Аркетт рассказал Джину, что в Риза стреляли трижды: два раза в сердце и один раз — в правый глаз. Его пистолет был заткнут за пояс. Тело Криса Лонга обнаружили на полу в кухне. Из его шеи торчал шприц с кровью. Его правая рука сжимала телефон, а на другом конце истошно кричала женщина: «Крис! Крис!»

Однако когда один из полицейских взял трубку и спросил у женщины, кто она такая, трубку быстро положили.

Джин спросил:

— Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Кто-то, кому он был небезразличен, но не настолько, чтобы самому вмешиваться в это.

Дорогая Элис!

Смотри, в чём фишка. Я тебе пишу из кафе «Голубой бриллиант» на Интерстейт, 80, чуть восточнее Флэгстаффа, штат Нью-Мексико. Меня сюда привёз Джимми, мексиканец с прекрасными голубыми глазами, сегодня утром он подобрал меня в Кингмэне, штат Аризона.

Сегодня была жуткая жара, и Джимми снял с себя рубашку, струйки пота бежали у него по шее и скрывались в волосках на груди, мерцая, как маленькие драгоценности. Он был очень сексуален, и я бы потрахалась с ним в его грузовике, если бы он захотел, но он был женат и хранил верность жене, по крайней мере, он так сказал.

Перед тем как высадить меня, он достал из бумажника фотографию своего четырехлетнего сына. Я заплакала, и он спросил меня, почему я плачу, но я не могла рассказать ему, и не уверена, могу ли рассказать тебе. Может быть, могу, но сначала хотела бы написать список пяти своих самых любимых рок-н-ролльных пластинок. Так что, во-первых, я попросила официантку принести ручку и бумагу. Я и не думала, что из этого выйдет письмо к тебе.

1. «Аll I Have to Do Is Dream» — песня Everly Brothers. Эту пластинка стала первой, которую я купила на свою зарплату. Когда я пришла домой, я проиграла её десять раз подряд. Годы спустя я встретила Дона Эверли в Лос-Анджелесе, в Whisky a Go Go. Он был действительно милый, и, несмотря на то что это не круто, я попросила у него автограф.

2. «Lonely Teardrops» Джеки Уилсон. Эта пластинка вышла приблизительно тогда же, когда и песня Everly Brothers, но мой папа не разрешил мне купить «сорока-пятку», увидев фотографию Джеки на конверте. Он ненавидел чернокожих. Как и Чарли.

3. «Don’t Think Twice It’s Alright» Боба Дилана [157] . Это, конечно, больше фолк, чем рок-н-ролл, но именно так я прожила свою жизнь — не думая дважды. Я много что хотела бы сделать заново, но не могу. Я была ожесточённой, подавленной, неуверенной и одинокой. Сейчас в кино я смеюсь, а могу и заплакать. Я мечтаю и надеюсь. Думаю, что мне просто хочется жить дальше.

4. «I Can See For Miles», песенка the Who [158] . Это то, что произошло, когда я уехала из Сидар-Рапидс в 1965 году. Дул сильный ветер, и я боялась, но видела всё вокруг на много миль. Это стало символом начала нового пути, и, слушая песню, я чувствовала, что свободна. А где я теперь? Я по-прежнему свободна. А ты?

5. «Mother and Child Reunion» Саймона и Гарфанкела [159] Из-за неё я плакала, когда вылезала из грузовика Джимми Сантьяго. Я думала о мальчике, — о своём сыне, — которому скоро, шестнадцатого мая, исполнится три года. Он родился в пустыне в одну чистую весеннюю ночь. И знаешь что? Хотя, может быть, он единственный человек, которого я по-настоящему любила, я даже не знаю, как его зовут.

Пока, Элис