Сопротивление в Чехословакии продолжалось до апреля следующего, 1969 года и сломлено было прежде всего из-за того, что дрогнули и раскололись верхи. Под угрозой нового прямого вмешательства советских войск Дубчек был смещен с поста председателя КПЧ и заменен коллаборантом Гусаком.

При этом трагедия, как это часто случается в истории, сплелась с комедией. Я имею в виду то обстоятельство, что последним поводом для выдвижения ультиматума со стороны Кремля послужила бурная реакция в Чехословакии на поражение советской хоккейной команды в финале первенства мира в матче с командой ЧССР. На финальном матче чешские болельщики подняли плакат с надписью: «Русские, зовите свои танки!», а советские хоккеисты то и дело завязывали на льду драки. На другой день в Праге в честь победы чешской команды собрался гигантский митинг, на котором опрометчиво, на мой взгляд, выступил ближайший сподвижник Дубчека, председатель парламента Смрковский. Кремлевские патриоты были в бешенстве... Люди-то они были ко всему еще и мелкие.

Я считаю, что очень интересно посмотреть, как виделась изнутри причина подавления Пражской весны. Один из ее лидеров, Ота Шик, в беседе с венгерским журналистом-эмигрантом Джорджем Урбаном рассказывал:

«Имея перед собой пример венгерских событий 56-го года, нам было ясно, что мы должны с максимальной осторожностью, большим терпением и большой тактической ловкостью продвигаться вперед, чтобы избежать вмешательства Москвы».

«Когда я оглядываюсь теперь назад, — продолжает Шик, — на наши терпеливые приготовления, я вынужден повторить еще раз: мы попытались сделать лучшее и в создавшихся условиях не сделали ничего плохого, по крайней мере так думаю я. Но, к сожалению, в последней фазе (после января 68-го, при проведении реформ. — В. Б.) некоторые вещи заскользили у нас из рук. Одно обстоятельство мы все же не учли при продумывании наших реформ, которые мы так кропотливо подготавливали и шаг за шагом контролировали. В последней фазе возник новый элемент, который ускользнул от нашего внимания: некое самовозгорание всего нашего движения, охватившее в конце концов все население страны. Военная оккупация не заставила себя ждать».

— Отчего же произошло это самовозгорание?

Ота Шик отвечает: «Вразрез с бытующим мнением правительство Дубчека не было правительством, поддерживающим реформы, а было правительством компромиссов и промедлений. Оно состояло из двух групп: из «ортодоксов» и убежденных сторонников реформ. И людям в стране было очень трудно разобраться — против кого следует бороться, а кого следует поддерживать... Если одни из новых руководителей были вполне серьезно за реформы, то другие просто ставили палки в колеса реформаторскому движению. Они все саботировали. И это, естественно, вызывало раздражение в стране.

Повсюду, — рассказывает Шик, — образовывались группы с различными мнениями и интересами, пытавшиеся быстрее продвинуть вперед реформистское движение. Эти группы образовали, так сказать, свой момент силы, который уже никто не мог контролировать. С этого момента вопрос уже не стоял — быть или не быть русскому вторжению, а лишь — когда оно может состояться?»

Единственный шанс, по мнению Шика, мог дать скорейший созыв XIV партсъезда, намечавшегося вначале на апрель 68-го года.

«Избранные (на съезд) делегаты, — пояснял Шик, — были хорошими и опытными людьми, душой и телом преданными делу реформистского движения ... а до апреля русские еще не приняли никакого решения ... они все еще наблюдали, выжидали. Если бы нам удалось созвать наш съезд в апреле, мы выбрали бы на нем новое руководство, сумели бы укрепить нашу политику и взяли бы под свой контроль реформистское движение — и наши советские критики были бы вынуждены держать своих коней в узде... Разумеется, я не могу с полной уверенностью утверждать, что оккупация в этом случае была бы предотвращена, но убежден, что это дало бы нам хороший шанс... Однако нам не удалось убедить Дубчека созвать съезд до апреля. Разногласия между сталинистским и реформистским крыльями руководства вынудили Дубчека медлить... Когда же он наконец решился созвать партийный съезд в сентябре, оказалось слишком поздно. Советские руководители уже приняли решение оккупировать страну еще до партийного съезда».

«В течение 10 лет, — подытоживает Шик, — мы шаг за шагом шли по нашему пути без каких бы то ни было отступлений... Но когда дело дошло до того, чтобы убедить руководство в необходимости созыва съезда до апреля, мы потерпели неудачу, первую за 10 лет. И это фатальным образом обернулось поражением. Когда мы поняли, что партийный съезд не будет созван до сентября, нам стало ясно, что мы проиграли».

Я совершенно не согласен с Ота Шиком в том, что более осторожное продвижение реформ могло бы предотвратить советское вторжение. Решающим мотивом вторжения был страх распространения пражских реформ на всю Восточную Европу, а затем и на Россию. Кремлевские старцы не были настолько уж глупы, чтобы не понимать, чем грозит им и всей партийной бюрократии демократизация политической жизни и переход предприятий и учреждений в собственность трудовых коллективов.

Но картина, нарисованная Шиком, ценна для нас тем, что показывает, как готовились реформы и как общество было в них заинтересовано.

На мой взгляд, единственный шанс предотвращения вторжения могла бы дать лишь массовая поддержка Пражской весны в советской России. А ее-то не было и в помине. Конечно, в стране господствовал тоталитарный режим. Но не потому ли он продолжал господствовать, что общество было пассивным, а интеллигенция в массе своей — эгоистичной, замкнутой на личных проблемах и лакействующей перед властями? Только семь человек сочли своим долгом выйти на Красную площадь в знак протеста против вторжения. Их имена нельзя забывать: Павел Литвинов, Наталия Горбаневская, Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Виктор Файнберг, Владимир Дремлюга, Вадим Делоне. Все они были арестованы и осуждены.

Но вернемся в Чехословакию. После апреля 1969 года началось вытеснение из страны активистов Пражской весны и сочувствовавших им граждан. Людей выгоняли из партии, с работы, их детей — из вузов. Говоря современным русским языком, шла зачистка страны от неблагонадежных. Из КПЧ было вычищено 300 тысяч человек. Сто пятьдесят тысяч сами вышли из партии. Пятьсот тысяч человек вынуждены были покинуть страну — почти вся интеллектуальная элита! Пятьсот тысяч для страны с 15-миллионным населением — это катастрофа, интеллектуальный геноцид.