Те активисты, которые остались в стране, были лишены права работать по специальности, а их дети — учиться в вузах. Профессора подметали улицы, Дубчек работал лесничим. При этом прошу заметить, что любой «зачищенный» легко мог вернуть себе прежнее положение, работу, стоило только ему так или иначе выразить солидарность с новой властью и осудить своих прежних товарищей и их дело. Подписать, например, письмо с осуждением Дубчека, как делали советские интеллектуалы, осуждая Сахарова.

Так что на вопрос, почему в Чехословакии не было своего Сахарова, можно ответить: потому что там было 500 тысяч сахаровых!

«Зачистка» Чехословакии дает ответ и на ехидно-идиотический вопрос наших либералов, почему же, мол, чехи не вернулись к «строительству синтезного социализма» после падения у них в 1989 году просоветского режима? Революционный актив в обществе не формируется по мановению волшебной палочки, он нарастает десятилетиями. И главное, молодежь в Чехословакии после 68-го года разуверилась в возможности что-то изменить в стране при господстве СССР, этого «жандарма Восточной Европы», и ушла в личную жизнь, часто в мелкую коммерцию, которая была предусмотрительно разрешена. И когда неожиданно пал тоталитаризм в России, некому было воссоздавать прежнее направление реформ. Возобладали сторонники капитализма из числа тех интеллектуалов, которые в прошедшие годы оставались в научной и литературной жизни, т. е. ладили с просоветским режимом. Эта интеллигенция, полагаю, не имела моральных и интеллектуальных ресурсов, чтобы возродить реформы Пражской весны. И значительная часть «красных директоров» оказала ей поддержку в капитализации страны и сегодня так же, как и в России, ходит в капиталистах.

Наконец, в капитализм чехословаки бросились еще и по той причине, чтобы поскорей слиться с Европой и найти у нее защиту от непредсказуемой России. Сегодня там Горби, а завтра? Великий и обоснованный страх перед Россией сидел и сидит в народах, побывавших под ее господством. Не забудем, что после 68-го года наша страна сумела еще много раз проявить свою империалистическую сущность: поддержка нападения Северного Вьетнама на Южный, подавление «Солидарности» в Польше, вторжение в Афганистан.

И еще. В оправдание чехословацких либералов надо сказать, что в силу известных отличий Чехословакии от России там существовала возможность воссоздания относительно нормального капитализма, не столь злокачественного, как в России. Если бы чехословаки увидели, что капитализм у них оборачивается катастрофой, вымиранием народа, они, я думаю, нашли бы силы остановить капиталистическую реформацию.

За 30 лет до вторжения советских войск в Чехословакию, в 1938 году, Марина Цветаева написала свои изумительные «Стихи к Чехии», которые с мистической точностью относятся и к событиям 1968 года, и к России. Вспомним эти стихи.

И о чешском народе:

Сколько бы я ни читал эти стихи, на глаза навертываются слезы и спазма сжимает горло.

И стихи эти в равной мере относятся к нападению российской «черной горы» на маленький (в 150 раз меньше!) и тоже замечательный своим свободолюбием чеченский народ, который Россия в прошлом уже дважды пыталась уничтожить. (При завоевании и при сталинской депортации). И к России также можно обратить предупреждение: «О мания! О мумия величия! Сгоришь, Россия, безумие творишь!».

В эмиграции я воочию убедился, «какой это народ» — чехи и словаки. (Для меня они представлялись одним народом, и я никогда не видел разницы между ними, как не замечал и какой-нибудь разобщенности.) В массе своей это, на мой взгляд (и не только мой), один из самых цивилизованных народов мира. В эмиграции я общался с людьми из разных стран и имел возможность сравнивать.

Среди эмигрантских землячеств Восточной Европы чехословацкое землячество выделялось отсутствием жестокой междоусобной борьбы и взаимной терпимостью, отличалось взаимопомощью, порой просто поразительной. К примеру, жил в Париже Павел Тигрид, видный деятель правой ориентации, редактор журнала «Свидетство», выехавший из Чехословакии еще в 1948 году после установления там просоветского режима, а в Риме жил Иржи Пеликан (или, как забавно говорят чехи, Ирка Пеликан), видный деятель левой части чехословацкого землячества, редактор журнала «Листы». (В Пражскую весну он был директором радио и телевидения ЧССР, сыгравших огромную роль в демократизации страны.) В русской эмиграции это были бы непримиримые, смертельные враги, а в чехословацкой — я узнаю, что когда Пеликан был занят участием в итальянской избирательной кампании (он был депутатом Ев-ропарламента от социалистической партии Италии!), то его «Листы» редактировал, готовил к печати Павел Тигрид! А ведь их разделяли не только политические позиции, разделяла личная судьба: Тигрид бежал из страны, когда молодой Пеликан в рядах компартии устанавливал в ней просоветский режим. От Пеликана, можно сказать, бежал! И вот в эмиграции они помогают друг другу, оставаясь каждый при своих взглядах!

О профессиональном уровне деятелей Пражской весны. Ота Шик, оказавшись в эмиграции, занял кафедру постоянного профессора экономики в одном из лучших университетов Швейцарии, в Сент-Галлене. Когда в США решался вопрос о политике детанта с Советским Союзом, американское правительство и Сенат пригласили для консультаций шестерых самых авторитетных в то время экономистов западного мира, и среди них — Ота Шика. Другой ведущий разработчик пражских реформ, Иржи Коста, возглавил кафедру экономики университета во Франкфурте-на-Майне, экономической столице Германии. Немецкие газеты писали тогда, что благодаря советскому вторжению в Чехословакию западный мир получил таких выдающихся экономистов, как Ота Шик и Иржи Коста.