– Саш? – Катерина успела подхватить меня под локоть. – Ты чего такая бледная? Что‑то случилось? – На румяном лице отразилось беспокойство.

– Все нормально. – Пробормотала я. Перед глазами, словно кадры кинофильма, прокручивались только‑только увиденные яркие картинки. Впервые мне предстали события, которые произойдут не со мной лично. Особенно страшно делалось из‑за того, что главным героем предстал дорогой и очень важный мне человек.

– Я видела, как отъезжала машина Филиппа. Вы что поссорились? – Продолжала подруга допрос.

– Нет. – Растеряно солгала я.

Филипп поджидал меня в машине у подъезда, когда я, стараясь сохранять спокойствие, шла к большому автомобилю, похожему на бронетранспортер. Но его вид и забавный канареечный цвет никак не отпугивали удушающую панику, затоплявшую сознание. Ноги с каждый шагом, приближающим меня к пассажирской дверце, становились ватными, а руки холодели. Из окна кухни за мной наблюдали родители, изнывающие от любопытства, заберусь ли я в салон. Они забились на триста долларов и теперь жаждали разрешения спора.

Дверца распахнулась сама собой, демонстрируя высокое сиденье и Филиппа, безразлично разглядывавшего что‑то на дороге. В темном костюме, белой рубашке и золотом галстуке он выглядел прекрасной ожившей картинкой из глянцевого журнала и на секунду ослепил меня.

Я уселась, дверь сердито захлопнулась. Сам собой зашипел ремень безопасности, пристегивая меня к сиденью, так крепко, будто хотел сломать ребра. Автомобиль медленно тронулся и выехал со двора на возможно малой скорости. Стрелка на приборной панели застыла на цифре двадцать километров в час.

– Может, поговорим? – Окончательно расстроившись, предложила я.

– О чем? – Бесцветно отозвался парень и нажал на клаксон, распугивая пешеходов, перебегавших дорогу на красный свет.

– Паша мой единственный друг. Выбор здесь не уместен, вы принадлежите разным весовым категориям! – Твердо заявила я, намереваясь отстоять хотя бы немного свободы.

– Ясно.

– Что тебе ясно?! – Мой голос дрогнул от едва сдерживаемого раздражения.

– Он твой друг. Твоя личная территория, куда мне нельзя залезать. Я помню, Саша. – Сдержанно произнес Филипп. – Все ясно. Я просто сказал, что не потерплю этого парня рядом с тобой.

– Почему?! – Разозлилась я.

– Просто не потерплю. – Он, наконец, соизволил на мгновение обернуться ко мне. В тот момент парень походил на настырного ребенка.

– Знаешь, Филипп, если тебе сложно признаться в простом человеческом чувстве, например, в ревности, то у тебя проблема! – После подобного пламенного заявления оставалось насупиться и отвернуться к окну. – Обратись к моим родителям, они тебе помогут! – Уже сквозь нарождающиеся слезы добавила я.

В салоне повисла оглушительная тишина. Филипп осторожно дотронулся до моей руки, заставляя обернуться, и, помолчав, тихо признался:

– Все, что сейчас между нами происходит непривычно для меня. Как ты ни понимаешь, Саша? Дай мне время.

– Хорошо. – После паузы выдавила из себя я и снова отвернулась к окну. Выяснение отношений вытесняло страх перед автомобилями, смесь обиды и паники я бы не вынесла.

По тротуарам спешили пешеходы, и асфальт блестел от света фонарей. Вечер, разрезанный вспышками неоновых вывесок и автомобильных фар, медленно наливался чернотой.

– Ты можешь общаться с этим твоим Пашей, если хочешь. – Неожиданно произнес Филипп и быстро добавил: – По телефону.

Я тут же передумала плакать, почувствовав себя полной дурой, и осторожно покосилась на него. Филипп, нахмурившись, управлял автомобилем, чуть прищуренные глаза разглядывали светящийся габаритными огнями поток перед нами, длинные пальцы сжимали руль. Моя душа снова расцвела весенним садом, а в голове забили фанфары. Успокоившись, я почувствовала настойчивую потребность быть благородной:

– Я тебя извиню, если мы сможем встречаться с Пашей один раз в неделю. – Пряча ухмылку, пропела я, понимая, что выиграла сражение на все сто.

– Нахалка. – Усмехнулся Филипп и нежно сжал мою ладонь, лежавшую на колене.

Гнездо светилось множеством огней, словно сотни звезд спустились с небес и осыпали дом. По обочине рядом с забором тянулся ряд припаркованных гостями автомобилей, ворота были гостеприимно открыты настежь. В Гнезде горели почти все окна, но отчего‑то мне показалось, что дому не нравилась веселая вечеринка, по крайней мере, фонарь на крыльце подмигивал очень сердито. Дом завораживал. Он жил и мыслил самостоятельно. Когда ему приходилось не по вкусу поведение обитателей, он отказывался включать свет или блокировал все без исключения двери, даже в холодильнике. Если Гнездо пребывало в хорошем расположении духа, то в комнатах пахло свежестью и цветами.