— Дело в том, что я люблю и уважаю тебя независимо от того, что ты делаешь. Если ты станешь великим ученым, знаменитым и все такое, я не удивлюсь, ты на это, разумеется, способен. Но, признаюсь, в моих глазах это ничего тебе не прибавит. Тебе непонятно?

Он тоже улыбнулся.

— Да нет, понятно.

Он не первый раз жалуется на мое равнодушие к его карьере, и до сих пор я была даже довольна, что это его немного злит. Внезапно я поняла, что это было ошибкой. Ноэли читает его статьи, говорит о них, чуть склонив голову, с улыбкой восхищения на устах. Но как я могу изменить свое отношение? Это было бы шито белыми нитками. Весь этот разговор был мучителен для меня. Я уверена, что Ноэли плохая мать. Женщина, столь сухая и расчетливая, не может дать своей дочери того, что отдала своим дочерям я.

Понедельник, 22 ноября. Нет, я не должна преследовать Ноэли на ее территории. Нужно попробовать бороться на своей. Морис был так чуток к заботе, которой я его окружала, а теперь я его совсем забросила. Целый день наводила порядок в наших шкафах. Сложила на зиму летнюю одежду, очистила от нафталина и проветрила зимнюю. Заполненные шкафы, где каждая вещь — на своем месте, внушили мне оптимизм. Достаток, благополучие… Стопки тонких платков, чулок, вязаных вещей казались залогом полного благополучия и в будущем.

Вторник, 23 ноября. Я прямо больна от стыда. Я должна была это предвидеть. Когда Морис пришел обедать, лицо у него было как в наши самые худшие дни. Почти сразу же он бросил мне:

— Напрасно ты доверяешься своей подруге Диане. Ноэли передали, что она провела по ее поводу самое настоящее расследование в адвокатских кругах и среди общих знакомых. И везде она говорит, что это поручила ей ты.

Я покраснела. Мне стало больно. Я никогда не подавала Морису повода осуждать меня. Он был моей защитой. И вот я перед ним в роли обвиняемой. Какое несчастье!

— Просто я сказала, что хотела бы знать, что же такое Ноэли.

— Чем разводить сплетни, спросила бы лучше меня. Ты думаешь, я не знаю, что собой представляет Ноэли? Ты ошибаешься. Я одинаково хорошо знаю ее достоинства и ее недостатки. Я не влюбленный школяр.

— Все же я не думаю, что твое мнение так уж объективно.

— Ты думаешь, Диана и ее подружки объективнее? Можешь быть уверена, они и тебя не пощадят.

— Хорошо, — ответила я. — Я скажу Диане, чтобы она придержала язык.

— Очень советую это сделать.

Он с усилием перевел разговор на другое. Мы вели его вежливо. Но я сгораю от стыда. Ведь я сама подорвала его уважение ко мне.

Пятница, 26 ноября. В присутствии Мориса я теперь чувствую себя как перед судьей. Ведь что-то он думает обо мне, а что — не говорит. При этой мысли у меня мутится разом. Раньше я без малейшего волнения думала о том, какой он видит меня. И я смотрела на себя только его глазами. Этот образ, быть может, несколько льстил мне, но в общем я себя узнавала. Теперь я задаю себе вопрос; кого он видит во мне? Он считает меня мещанкой — ревнивой, бестактной и даже, возможно, непорядочной — ведь я пыталась о чем-то дознаться за его спиной? Это несправедливо. Он столько прощает Ноэли, неужели он не может понять то беспокойное любопытство, которое испытываю я к ней? Я ненавижу сплетни, но пусть я опустилась и до них, мне многое простительно. Он ни словом не намекнул на эту прошлую историю, он ведет себя как джентльмен.

Путаное объяснение с Дианой. Она клянется детьми, что не говорила, будто наводит справки по моему поручению. Вероятно, это предположение Ноэли сделала сама. Она призналась, что сказала одной подруге: «Да, в данный момент меня интересует Ноэли Герар». Но это никак не могло меня скомпрометировать. Конечно, она действовала неумело. Я попросила ее прекратить это. Она обиделась.

Понедельник, 30 ноября. Я все удивлялась, почему Морис не заговаривает о зимнем отдыхе. Вчера вечером, вернувшись из кино, я спросила его, куда он хотел бы поехать в этом году. Он ответил уклончиво, якобы еще об этом не думал. Я почуяла что-то подозрительное. У меня появилось чутье на такие вещи, и это не трудно понять: элемент подозрительности присутствует во всем. Я настаивала. Он быстро произнес, не глядя на меня:

— Мы поедем, куда ты захочешь. Но я должен предупредить тебя, что рассчитываю провести несколько дней в Куршевеле вместе с Ноэли.

Я всегда готова к худшему, но оно оказывается еще хуже, чем я ожидала.

— Сколько дней?

— Дней десять.

— А сколько дней останется мне?

— Тоже дней десять.

Я была так зла, что не могла продолжать. Мне удалось только выговорить:

— Вы это решили вместе, не советуясь со мной?

— Нет, я с ней об этом еще не говорил, — сказал он. Я ответила:

— Вот так и продолжай. Не говори ей об этом. Он произнес медленно:

— Я хочу провести с ней эти десять дней.

В этих словах была плохо скрытая угроза: если ты лишишь меня этого, наше пребывание в горах превратится в ад. Мне было отвратительно думать, что я поддамся на этот шантаж. Довольно уступок! Они безрезультатны и противны мне. Его жизнь распалась на две части, и мне принадлежит не лучшая. Хватит. Я немедленно заявлю ему: «Она или я».