Смирнов Сергей Анатольевич
Шрифт:
Однако Стиглиц, признавая это, списывает все проблемы США конца 90-х — начала 2000 годов и по сей день исключительно на ошибки, свои собственные или тех, против кого он боролся, находясь на высоких государственных постах, но кого не смог «переубедить». Вот как это выглядит:
«В прошлом программы социального страхования впрыскивали фонды в экономику, когда темпы ее роста замедлялись и служили амортизаторами для тех, кто в их отсутствие мог пострадать. В то же время они содействовали оживлению экономики и ограничивали масштабы спада. Непреднамеренно мы создавали менее стабильную экономику».
«Но самым сильным нашим просчетом была недооценка интенсивности стремления к доминированию на каждом из рынков, которые мы собирались дерегулировать».
«Ревущие девяностые ушли в прошлое. Наши финансовые лидеры оказались простыми смертными. Они делали ошибки. Некоторые из ошибок оказались удачными, и в результате мы получили здоровое оживление. Некоторые из наших ошибок не имели серьезных последствий: мы выдержали повышение процентной ставки в середине девяностых. Но некоторые ошибки стоили нам дорого, и издержки по ним придется оплачивать еще на протяжении многих лет».
Как читатель может заметить, все проблемы, с которыми столкнулись США в итоге своей паразитической политики, списываются не на врожденные пороки системы, а на «ошибки» и «просчеты».
Следующий отрывок также продолжает убеждать читателя, что все дело в «ошибочности курса», «недальновидности» и, возможно, даже «глупости» американского истеблишмента:
«Те же самые факторы, что способствовали возникновению проблем в Соединенных Штатах, частично лежали в основе их политических провалов за рубежом. Америка проталкивала идеологию свободного рынка и упорно добивалась доступа американских компаний на зарубежные рынки. Осуществляя эту политику, мы в администрации Клинтона тоже часто забывали о принципах, которых должны были придерживаться. Мы совсем не принимали в расчет воздействие нашей политики на бедные слои развивающихся стран, а заботились только о создании рабочих мест в Америке. Мы верили в либерализацию рынков капитала, но при этом не думали о том, что это может привести к глобальной нестабильности. Мы были больше озабочены тем, что может Америка выиграть в кратковременном аспекте, занимая жесткую переговорную позицию, и как это, в свою очередь, может усилить позиции администрации, чем о возникающих ощущениях нечестности и лицемерия, которые могут повредить интересам Америки в долговременной перспективе. Разглагольствуя о демократии, мы делали все возможное для сохранения нашего контроля над мировой экономической системой и обеспечения того, чтобы она работала на наши интересы, или, вернее, интересы финансовых и корпоративных кругов, доминировавших в этой области нашей политической жизни. Внутри страны заинтересованность Уолл-стрит в приватизации Системы социального страхования встречала противодействие со стороны тех, кто мыслил более широко и понимал, что она наносит удар по обеспеченности престарелой части населения; но за рубежом был слышен только голос Уолл-стрит — ведь, в конце концов, престарелые других стран никогда не голосуют в Соединенных Штатах и не делают взносов в избирательные фонды.
Став у себя дома жертвой собственного успеха, мы оказались в таком же положении за рубежом. В самих Соединенных Штатах наша политика, по-видимому, срабатывала — все-таки мы переживали беспрецедентный подъем. Передав управление близоруким финансовым рынкам, мы не хотели заглянуть в будущее и задаться вопросом, устойчив ли наш успех. То же самое было и за рубежом. Страны, последовавшие нашим рекомендациям, вроде бы процветали так же, как и мы. Так почему нам не следовало рекламировать нашу экономическую политику? Теперь, после беспорядков в Сиэтле в декабре 1999 г., в условиях дискредитации как глобализации, так и имиджа триумфирующего американского капитализма, который стоял за ней, иногда бывает даже трудно вспомнить, каких высот достигали надежды, связанные с глобализацией. Я пришел во Всемирный банк на должность главного экономиста как раз тогда, когда эти надежды достигли максимума. Я вспоминаю свои речи, в которых с гордостью говорил о шестикратном увеличении потоков частного капитала из развитых стран в новые рыночные экономики, обусловливавшим необходимость пересмотра роли «официальной» (двусторонней или многосторонней) помощи. Мы должны были сосредоточить внимание беднейших стран на образовании и здравоохранении, областях, куда частные деньги все еще не поступают. Положение быстро менялось. В ходе глобального финансового кризиса потоки капитала резко сократились, и для некоторых регионов мира их направление сменилось на противоположное — из бедных стран в богатые. В Латинской Америке поступление капиталов в период подъема было более чем перекрыто их отливом в период спада.
То же можно сказать и о любой другой области глобализации. В середине девяностых годов мы пропагандировали картину мира, в котором либерализация торговли принесет беспрецедентное процветание как для развитых, так и для развивающихся стран. Но в конце девяностых соглашения, которые мы так гордо расхваливали, стали рассматриваться как неравноправные, а либерализация торговли — как новый способ эксплуатации богатыми и сильными слабых и бедных. Так же как рыночная экономика не выполнила своих обещаний странам бывшего Советского Союза — она принесла им беспрецедентную бедность, а не беспрецедентное процветание — либерализация торговли приносила вовсе не то, что было обещано. Ведомый экспортом рост стал опознавательным знаком самого экономически успешного региона мира — Восточной Азии, но проводимая там политика ничуть не походила на политику либерализации торговли, проводимую в Латинской Америке. Свое внимание латиноамериканцы концентрировали на открытости своих рынков вместо того, чтобы содействовать экспорту, и слишком часто рабочие места там не создавались, а уничтожались!» Снова и снова автор повторяет: мы не думали, мы не принимали в расчет, мы не заглядывали в будущее, мы верили, мы были озабочены, по невнимательности, став жертвой успеха дома, мы хотели того же самого и во всем мире… Да, естественно, наша политика принесла проблемы нам и горе всему миру — но ведь это произошло НЕ УМЫШЛЕННО! Просто так вот получилось. Вот такие мы глупые… Что с дураков взять? Уж не судите строго…
В итоге основная мысль книги — финансовый капитализм американского типа является паразитическим организмом, не способным к созидательной деятельности по своей природе — топится в безусловно интересных и поучительных фактах, примерах и тонкостях финансовой жизни экономики США. Автор, принимая на себя вину, старательно и небезуспешно уводит читателя от осознания очевидного: катастрофа «высокотехнологичного» сектора американской экономики, апофеозом которой стало банкротство корпорации «Энрон» — не отдельное частное явление. Американская экономика, построенная на основе экспорта долларов в окружающий США мир, порочна в самой своей основе. Системные кризисы она в принципе способна решать, лишь «выталкивая» последствия этих кризисов вовне себя, вместе с долларами и «интеллектуальной собственностью» (голливудские поделки и компьютерные программы) экспортируя нестабильность.
При этом Стиглиц в конструкции книги в точности применяет ту же схему, что и Перкинс в «Исповеди экономического убийцы»: в финале он начинает объяснять читателю, «как все должно быть устроено, чтобы не повторились предыдущие кризисы». Объяснения сводятся исключительно к деталям; базовая конструкция западной финансовой экономики не только не ставится под сомнение, но и, в очередной раз, преподносится как «венец прогресса».
Собственно, для этого и используется механизм покаяния в манипуляции сознанием: манипулятор, каясь, рассчитывает получить индульгенцию за прошлые грехи и, соответственно, возможность, не вызывая подозрений у потенциальных жертв манипуляции, далее делать все, что ему необходимо. В итоге, по его замыслу, система, порочная для всего человечества, но выгодная манипулятору, будет воспроизводиться снова и снова, с неизменными результатами для окружающих. Кто тогда вспомнит о «покаянии»? Кто сейчас вспоминает про обещания вечного мира и сытого капиталистического рая для всего населения СССР, которыми были переполнены перестроечные СМИ 15 лет назад? О них не вспоминают — но своей цели те, кто тогда манипулировал сознанием людей, уже добились…
В новейшей истории России наиболее известный пример использования покаяния — известное письмо «борца с тоталитаризмом» Ходорковского. Человек, активно участвуя в грабеже общенародной собственности, получил в свои руки колоссальные ресурсы. «Войдя в силу», он попытался вывести их из-под контроля российских властей (и создать тем самым прецедент лишения властной российской элиты ее суверенитета над собственными природными ресурсами), устроив «бунт» против своих недавних «благодетелей». Безусловно, ситуация, в данном случае, много сложнее: в игре оказались замешаны различные международные финансовые «команды», принадлежавшие к разным наднациональным группировкам элит. Однако не в этом суть. Главное, что в итоге Ходорковский логично оказался в местах, где, по идее, и должны оказываться воры. Для противодействия властям в такой сложной ситуации ему потребовалась электоральная популярность. Это, с поддержкой Запада и усилиями прозападных внутрироссийских СМИ, могло бы позволить ему рассчитывать на успех в борьбе против Кремля.
В известном письме он «признал», что приватизация, «возможно», была проведена «с нарушениями», а об интересах подавляющей части населения «приватизаторы», в погоне за прибылями, «забыли». Теперь, дескать, настало время и «о людях подумать».
Признавая «ошибки и ложь», Ходорковский предлагает легитимировать итоги приватизации и заняться строительством «гражданского общества». Вырисовывается следующая схема информационной установки, проводимой манипулятором. А) Так как он «покаялся в содеянном», его полагается «простить». Б) После чего следует дать ему возможность снова «руководить процессом»: он ведь очень умный и ни в чем теперь уже не виноват — см. п. А). К тому же он такой честный и объективный: не побоялся открыто признать ошибки и повиниться в них. В) А для того чтоб «руководить» ему было удобнее, его следует освободить и наделить необходимыми рычагами власти.
Используя покаяние как манипуляцию сознанием, Ходорковский одновременно «отмывал» свое воровское прошлое, легитимировал незаконную приватизацию и создавал «информационное обеспечение» возможности будущего своего продвижения во власть.
Раздел 23
Отключение критического восприятия
23.1. Создание атмосферы шоу
Атмосфера шоу — эффективное средство воздействия на сознание реципиента, направленное на подавление критического восприятия. Основная задача манипулятора в данном случае — создание атмосферы эйфории, праздника, феерии. Введение жертвы манипуляции в такое состояние создает эффект наркотика, отравляющего сознание. Положительные эмоции, свойственные празднику, «оглушают» жертву. Она становится из-за этих эмоций неспособна объективно оценивать информацию.
Попытка критического осмысления получаемой информации (в момент действия шоу) расценивается сознанием как попытка насильственного вывода из состояния праздника, эйфории. Сознание рефлекторно сопротивляется подобному «насилию», создавая ощущение нежелания выхода из состояния эйфории (своего рода аналог «ломки» у наркозависимых людей). Соответственно, реципиенту «не хочется», «лень» начинать оценивать полученную информацию с критической точки зрения — ему хочется, чтобы «праздник продолжался». Именно такого эффекта и добивается манипулятор: в подобном состоянии жертву манипуляции обманывать гораздо легче, чем в состоянии адекватной оценки (и, соответственно, критического восприятия) его информационных установок.
Отличительной чертой данного приема манипуляции является попытка создания праздничной, «опьяняющей» атмосферы, вместо трезвой и спокойной оценки информации.