Лишь только упомянули о ноге, мне все стало ясно! Но подумайте, как уничтожена была бедная сиротка! Право, не знаю, как я могла дышать, уж очень у меня колотилось сердце.

«Так, значит, это обо мне!» — думала я. И мне чудилось: вот я выхожу из церкви, вот улица, где я упала в этом проклятом платье, что подарил мне Клималь, в этих уборах, из-за коих я заслужила название гризетки, нарядившейся ради праздника.

В каком я оказалась положении, дорогая! И самым унизительным, самым обидным была мысль, что, как только узнают, кто я, сочтут обманом изящный и благородный вид, который признала за мной госпожа Дорсен, когда вошла сюда, и который находила у меня и госпожа де Миран. Да мне ли, мне ли оказаться виновницей того, что расстроится выгодный брак ее сына!

Да, у Марианны был вид порядочной девушки, за которой нет иных грехов, кроме ее несчастий, и прелесть которой не породила никаких бед: но Марианна, любимая Вальвилем, Марианна, виновная в огорчениях, причиняемых им своей матери, вполне могла стать в ее глазах гризеткой, авантюристкой и подозрительной девчонкой; уж об этой-то Марианне госпожа де Миран не станет заботиться, ибо о ней можно думать только с негодованием, раз она, дерзкая, осмелилась потревожить сердце знатного человека.

Но выслушаем до конца госпожу де Миран, ибо в ее речи промелькнут некоторые слова, способные ободрить меня, а сейчас она рассказывает о своей беседе с лекарем.

— И он совершенно искренне сказал мне,— продолжала она,— что эта юная особа была очень мила, что она казалась девушкой из очень хорошей семьи, что мой сын в обращении с нею выказывал истинное почтение к ней. Вот это почтение и тревожит меня: что бы вы ни говорили, а мне трудно сочетать его со своим представлением о гризетках. Если он ее любит и питает к ней уважение, стало быть, он любит ее сильно, а такая любовь может завести его очень далеко. К тому же, как вы сами понимаете, это свидетельствует, что она получила кое-какое воспитание и не лишена достоинств, и если у моего сына есть известные чувства к ней, то, поскольку я знаю его, мне уж надеяться нечего. Именно потому, что у него есть нравственные понятия, и рассудок, и характер, подобающий порядочному человеку, не найдется никакого средства против его внезапной и плачевной склонности к этой особе, раз он считает ее достойной любви и уважения.

И вот встаньте на место несчастной сиротки и представьте себе, прошу вас, сколько печальных мыслей осаждало ее, не причиняя ей, однако, терзаний,— ведь к ним присоединялась еще одна мысль, весьма приятная.

Обратили ли вы внимание на то, что Вальвиль, как говорили о нем, впал в меланхолию как раз со дня нашего знакомства? Заметили ли вы, что лекарь рассказывал, как почтительно обращался со мною Вальвиль? Право же, мое сердце, сначала потрясенное, жестоко испуганное, уловило эти черточки; не ускользнул от него и тот вывод, который госпожа де Миран сделала из уважения, которое выказывал мне Вальвиль.

«Если он ее уважает, стало быть, сильно любит»,— сказала она, и я была вполне с ней согласна; такое заключение казалось мне разумным и очень меня удовлетворяло; так что в эту минуту мне было и стыдно, и тревожно, и радостно; радость же эта была так сладка, мысль, что Вальвиль действительно любит меня, внушала мне такой восторг и такие бескорыстные, разумные чувства, такие благородные мысли; словом, сердце наше в подобных случаях хороший советчик, когда оно довольно, и вы будете приятно удивлены, узнав, какое решение я приняла; сейчас я расскажу о своем поступке, который докажет, что у Вальвиля были основания уважать меня.

Кем я была? Никем. У меня не было ничего, что заставляло бы относиться ко мне с почтением. Но тем, у кого нет ни знатности, ни богатства, внушающих почтение, остается одно сокровище — душа, а оно много значит; иной раз оно значит больше, чем знатность и богатство, оно может преодолеть все испытания. И вот как моя душа помогла мне найти выход.

Госпожа Дорсен что-то ответила госпоже Миран на последние ее слова. Потом госпожа Миран, уже собираясь уходить, сказала:

— Раз он завтра обедает у вас, постарайтесь склонить его к этому браку. А я, поскольку я не могу спокойно думать о его любовном приключении, хочу на всякий случай приставить кого-нибудь к моему сыну или к его лакею — пусть мой человек последит за тем или за другим и выведает, куда они ходят; может быть, я узнаю таким образом, что представляет собою та девчонка,— ведь если тут дело в ней, не лишним будет познакомиться с нею. До свидания, Марианна, я навещу вас дня через два, через три.

— Нет! — сказала я, роняя слезы.— Нет, сударыня, все кончено! Больше не надо меня навещать, предоставьте меня моей несчастной участи. Беда повсюду следует за мною, бог не хочет, чтобы я когда-нибудь изведала покой.

— Как? Что вы хотите сказать? — ответила госпожа де Миран.— Что с вами, дочь моя? С чего вы взяли, что я покину вас?

Тут уж я заплакала навзрыд и некоторое время не могла произнести ни слова.

— Ты меня тревожишь, дорогое дитя! О чем ты плачешь? — промолвила госпожа де Миран, вновь просовывая сквозь решетку руку. Но я уже не посмела коснуться ее пальцев. Я со стыдом отшатнулась и наконец заговорила, хотя голос мой прерывался от рыданий.

— Увы, сударыня, остановитесь,— промолвила я,— вы не знаете, с кем говорите, кому оказываете столько благодеяний. Мне думается, что именно я ваш враг, что именно я причина вашего горя.

— Как, Марианна! Вы та самая девушка, которую встретил Вальвиль и которую перенесли в его покои?

— Да, сударыня, та самая девушка,— ответила я.— И с моей стороны было бы неблагодарностью таиться от вас,— это даже было бы ужасным вероломством, после всех ваших забот обо мне. Как вы сами видите, я совсем их не стою,— ведь для вас несчастье, что я существую на свете; и вот почему я сказала вам, что вам надо меня бросить. Ведь это же неестественно, чтобы вы заменили мать девушке-сиротке, которую вы совсем и не знаете, а она меж тем причиняет вам огорчения, ибо из-за того, что ваш сын ее встретил, он отказывается повиноваться вам. Мне стыдно, что вы меня так любили, тогда как вы должны желать мне всяческого зла. Увы! Как горько вы ошибались, и я прошу вас простить меня за это.