Тотчас все оставшиеся собрались вокруг меня, и не было среди них никого, кто не сказал бы мне что-либо приятное.

— Боже мой, как я себя корю за то, что была замешана в этой интриге! — сказала матушке госпожа де ... — И как я сержусь на этих особ, что они втянули меня в заговор. Мы очень, очень виноваты, не правда ли, сударыня?

— Ах, господи! Лучше и не говорите, нам так стыдно! — отвечали они.— Мадемуазель очень мила! У нас в Париже и не найдешь таких очаровательных девиц!

— А может быть, и столь достойных уважения? — добавила госпожа де ... — Не могу вам передать, как я волновалась, слушая весь этот разговор. Я очень довольна мужем! Да, очень довольна, право, меня еще никогда так не радовали его решения. То, что он сейчас сказал, чудо как справедливо!

— Будь на его месте какой-нибудь другой судья, признаюсь, у меня сердце колотилось бы,— сказал, в свою очередь, тот молодой кавалер, которого я видела в передней, он все еще был тут,— но поскольку дело взял в свои руки господин де ... я ни минуты не сомневался в благополучном исходе.

— А мне бы следовало просить у него прощения — я ведь испугался за мадемуазель Марианну,— сказал тогда Вальвиль, который до этой минуты выслушивал всех с видом скромным и говорившим о внутренней удовлетворенности.

Все посмеялись над его ответом, но добродушно и ничего ему не сказали. Было уже поздно, матушка простилась с госпожой де ... и та дружески расцеловала ее, как будто хотела попросить прощения за содействие, которое оказала нашим недругам; она поцеловала и меня тоже, и я приняла эту честь с должной почтительностью. Затем мы удалились.

Едва мы вышли в переднюю, как та женщина, которую посылали увезти меня из моего первого монастыря, якобы по поручению моей матушки, и которая нынче утром приезжала за мной в тот монастырь, куда она привезла меня накануне,— эта женщина, говорю я, подскочила к нам и сказала, что министр приказал ей проводить нас, если мы того пожелаем, в монастырь, для того чтобы мне отдали мои вещи,— ведь их, возможно, не решились бы отдать, если бы мы явились без нее. Но, может быть, госпожа де Миран желает отложить эту поездку и отправиться в монастырь после обеда?

— Нет, нет! — сказала матушка.— Надо это кончить, не стоит откладывать. Поедемте, мадемуазель. Вы нам нужны еще и потому, что я забыла спросить, где этот монастырь находится. Поедемте, я распоряжусь, чтобы вас доставили потом домой.

Женщина последовала за нами и села в нашу карету; вы, конечно, понимаете, что она уже не позволяла себе фамильярничать со мной, как делала это раньше; я видела, что ей немного стыдно за то, что теперь приходится держать себя совсем иначе. У каждого есть самолюбие, хотя бы и мелкое, она уже не могла быть со мной на короткой ноге, и это ее смущало.

Я не стала злоупотреблять положением: мне было так радостно, я одержала такую большую победу, могла ли я злобно потешаться над нею и чваниться? Мне никогда не свойственно было ни то, ни другое.

Из-за нашей провожатой мы дорогой разговаривали очень сдержанно; по какому-то поводу она сообщила нам, что все слухи пошли от госпожи де Фар, но вместе с тем эта дама отказалась присоединиться к другим родственникам в их хлопотах и интригах; разболтала она все не из желания навредить мне, а только ради удовольствия посплетничать и разгласить поразительную тайну.

Нам было сообщено также, что, лишившись надежды стать моим мужем, господин Вийо пришел в отчаяние.

— Я оставила его плачущим. Право, право! Льет слезы, как ребенок,— сказала эта женщина.

Я посмотрела на Вальвиля, и мне показалось, что рассказ о страданиях господина Вийо не очень забавляет его, поэтому ни матушка, ни я ничего не ответили рассказчице, как будто пропустили ее сообщение мимо ушей; это было нам легко сделать, тем более что мы уже въезжали тогда в монастырский двор, где я и вышла из кареты вместе с этой женщиной.

— Мне вовсе и не нужно показываться,— сказала матушка.— Я даже полагаю, что вполне достаточно будет, если наша провожатая пойдет одна и спросит ваши пожитки, ничего не говоря о нас и не сообщая, что мы ждем в карете.

— Позвольте и мне пойти с нею,— сказала я.— Настоятельница была очень добра ко мне, и мне следует поблагодарить ее, иначе я окажусь неучтивой.

— Да, да, ты права, дочь моя. Я не знала об этом,— ответила матушка.— Ступай, только не задерживайся, а ей скажи, что я очень устала и не могу выйти из кареты. Пожалуйста, поскорее возвращайся, лучше ты в другой раз приедешь к ней.

Сократим рассказ. Я показалась, мне отдали мой сундучок или шкатулку — называйте как хотите. Все монахини, коих я увидела, порадовались вместе со мной благополучному исходу моего приключения; настоятельница выразила мне самую искреннюю приязнь. Ей очень хотелось, чтобы я провела с нею весь вечер, но это было невозможно.

— Матушка ждет меня в карете у ворот вашего монастыря,— отговаривалась я.— Она бы с удовольствием увиделась с вами, но ей очень нездоровится; она просит вас извинить ее. Я должна с вами проститься.