Елена Владимировна, войдя в номер, включила настольную лампу, опустилась в кресло «царя Гороха», как она назвала старую рухлядь, набрала номер телефона Васина.

На том конце провода прозвучал сонный голос Игоря Ивановича: «У телефона Васин».

Дроздова усмехнулась: вот уж бывшие военные.

— Не надо так официально, милый Игорь Иванович.

— Ах, это Леночка, — с придыханием проговорил Васин. — Что-то произошло?

— Мне просто захотелось поговорить с вами. Вы мне друг? Только — правду!

— Еще бы! Конечно, друг, товарищ и брат, — в голосе Васина — усмешка.

— Если так, дайте дельный совет. Вы знаете, что я завтра выступаю по телевидению, больше того, готовите для меня текст. Что, если я в моем рассказе сделаю упор не столько на геологическую сторону, сколько на историческую, остановлюсь на легенде о златокузнецах? Такой рассказ вызовет у телезрителей больший интерес, чем разговор о проблемах разведки. Вы со мной согласны?

— Я хотел предложить то же самое, но вы спешили…

— Мысли умных людей совпадают, — нарочито высокопарно произнесла Елена. И вдруг выпалила: — Я вас огорчу, если скажу, что познакомилась со своей будущей свекровью?

— С мамой Бориса? — тихо спросил Игорь Иванович.

— Самое смешное, Туриев пока не знает, что его мама — моя будущая свекровь, а я — знаю. Мне цыганка нагадала: второй раз выйду замуж за следователя по особо важным делам.

— Что с вами, Елена Владимировна? Такой странный разговор…

Елена помолчала.

— Спокойной ночи, Игорь Иванович. Завтра у нас тяжелый день — защита проекта.

И что это на нее нашло в самом деле? Болтала какую-то чепуху по телефону. Что подумает Васин? Старая набитая дура? Ха! Если двадцать девять — старость, то что такое сорок пять Васиных?.. А тогда, на вечере актера Тхапсаева, она и вправду обратила внимание на молодого экспансивного, напористого человека. Потом увидела его по телевидению. Туриев рассказывал о своей работе умно и страстно. Говорят, телевизионный экран раскрывает сущность человека, обнажает его фальшивые черты. Так вот, в Борисе фальши не было…

Однажды она уже обожглась, вспоминать нелегко, не надо.

Мама была против ее замужества. Отец молчал, а мать сказала однажды:

— Валерий почему-то всегда прячет свой взгляд. В старину говорили, что это — признак дурного характера и скрытности.

— В старину многое говорили, мамочка. — Валерий — человек с большой перспективой, и он любит меня.

— С перспективой… Слово-то какое. Так ты за него выходишь или за перспективу? — Мать горько усмехнулась.

— Не лови меня на слове. Валерий мне дорог. Мы с ним знакомы давно.

— Человека влюбленного трудно переубедить. Что ж, выходи.

Разошлись они еще до рождения Олежки.

Первая размолвка началась с того, что Валерий сказал:

— Надо идти на работу в райком. С положением партийного работника мне не будет стоить труда защитить диссертацию. Пусть попробуют прокатить.

— Ты это всерьез? Райком — не проходной двор.

— Силин уже рекомендовал меня. Кандидатура пройдет.

— Короче говоря, пользуясь служебным положением, хочешь протолкнуть работу, которая выеденного яйца не стоит?

— Ха! Ты была о ней другого мнения.

— Пока знала о ней только с твоих слов. Но когда прочитала…

— И что? А разве отец не сделал для тебя карьеру? Кто, скажи мне, из тех, что окончили с тобой университет, стал ведущим специалистом в таком институте, как институт минерального сырья? Не будь Лосева, — не видела бы ты этой должности.

— Папа как раз был против. Он настаивал, чтобы его дочь работала полевым геологом. Это ты мне посоветовал уйти в институт. И я вернусь в поле, когда моему ребенку исполнится два года.

— Было бы сказано…

После того злополучного вечера и закрутилось колесо семейных неурядиц, Валерий устроился на работу в райком, через четыре месяца защитил диссертацию. Вот тут и проявился его характер…

Небо на востоке серело: скоро рассвет. Почему, почему не спится? Почему в голову лезут всякие мысли, от которых нет покоя? Надо немедленно заказать Москву, поговорить с мамой, станет легче — это она твердо знала.

Дроздова вышла в коридор, попросила дежурную по этажу заказать разговор с Москвой.