— Он ходит с ней повсюду, — рассказывала Сьюки Джейн по телефону. — Историческое общество, слушания, посвященные заповедникам. Они выглядят смешными, пытаясь быть респектабельными. Он даже вступил в хор унитарной церкви.

— Даррил? Да у него совсем нет голоса, — резко сказала Джейн.

— Ну, есть, небольшой, вроде баритон. Звучит, как органная труба.

— Кто тебе это сказал?

— Роза Хэллибред. Они тоже бывают у Бренды. Даррил, очевидно, пригласил Хэллибредов к себе на обед, и Артур сказал ему, что Даррил не такой сумасшедший, как Артуру поначалу думалось. Было около двух часов утра, они провели все время в лаборатории, совсем замучив Розу. Насколько я могла понять, у Даррила новая идея — вывести какого-то микроба в огромном водоеме наподобие Большого Соленого озера — чем солонее, тем лучше, по-видимому, и этот маленький жучок каким-то образом, просто размножаясь, обратит все озеро в гигантскую батарею. Они, конечно, поставят вокруг забор.

— Конечно, дорогая. Безопасность — прежде всего.

Последовала пауза, во время которой Сьюки пыталась сообразить, было ли это сказано с сарказмом, и если да, то почему. Она просто сообщила новость. Теперь, когда ведьмы больше не встречались у Даррила, они виделись не так часто. Официально они не отменили свои четверги, но весь месяц после того, как сотворили заклинание над Дженни, у кого-нибудь из троих всегда находился предлог не прийти.

— Ну, а как ты? — спросила Сьюки.

— Все время занята, — сказала Джейн. — Я постоянно встречаю в центре Боба Осгуда. — Джейн не клюнула на приманку. — На самом деле, — сказала она, — я несчастна. Я стояла на заднем дворе, и на меня вдруг накатила черная волна, и я поняла, что это связано с летом. Все зеленеет, цветы распускаются, и меня осенило, почему я терпеть не могу лета: дети будут торчать дома целыми днями.

— Ну, разве ты не злая после этого? — спросила Сьюки. — А я даже рада, теперь они большие, и с ними можно поговорить. Смотрят все время телевизор… лучше информированы о событиях в мире, чем я в свое время; хотят уехать во Францию. Говорят, у нас французская фамилия, да и Францию они считают цивилизованной страной, которая не ведет войн и где никто никого не убивает.

— Расскажи им о Жиле де Ре, — сказала Джейн.

— Я о нем не вспомнила; правда, говорила, что французы первые устроили заварушку во Вьетнаме, а мы пытаемся это исправить. С ними это не проходит. Они утверждают, что мы создаем новые рынки для кока-колы.

Последовала пауза.

— Ну, — сказала Джейн. — Ты ее видела?

— Кого?

— Ее. Жанну д'Арк, мадам Кюри. Как она выглядит?

— Джейн, ты меня поражаешь! Откуда ты знаешь? Что я видела ее в центре?

— Милочка, это ясно по твоему голосу. Да и зачем еще стала бы ты мне звонить? Как там наша любимая малышка?

— Она славная, правда. Было как-то неловко. Говорит, что они с Даррилом очень соскучились и хотели бы, чтобы мы как-нибудь заглянули к ним без церемоний. Им не хочется думать, что нам нужно присылать официальные приглашения, но скоро их пришлют, заверила она. Последнее время они были ужасно заняты очень обнадеживающими опытами в лаборатории и кое-какими юридическими формальностями, из-за них Даррилу пришлось съездить в Нью-Йорк. Потом она говорила о том, как ей нравится Нью-Йорк, по сравнению с Чикаго, где ветрено и такая преступность, что никогда не чувствуешь себя в безопасности, даже в больнице. А Нью-Йорк — это просто несколько уютных деревушек, одна на другой. И так далее и тому подобное.

— Ноги моей больше не будет в этом доме, — страстно поклялась Джейн Смарт.

— Кажется, она и не догадывается, что мы обиделись, что она увела у нас Даррила прямо из-под носа.

— Если ты решила, что не виновата, — сказала Джейн, — тебе все нипочем. Как она выглядит?

Теперь пришла очередь промолчать Сьюки. В былые времена их беседы журчали без устали, они плели фразы, нанизывая одна на другую, и каждая из них, тем не менее, получала от этого удовольствие, как подтверждение их общности.

— Не очень, — наконец произнесла Сьюки. — Ее кожа кажется… прозрачной… почему-то.

— Она всегда была бледной, — сказала Джейн.

— Но это не просто бледность. Как-никак, милая, сейчас все-таки май. К этому времени все понемногу загорают. Мы ездили в прошлое воскресенье в Лунный Камень и просто повалялись в дюнах. Мой нос стал похож на клубнику, Тоби меня поддразнивает.

— Тоби?

— Ну да, Тоби Бергман, он занял в «Уорд» место бедного Клайда и сломал на льду ногу этой зимой. Сейчас он уже поправился, хотя нога стала короче другой. Он не делает тех упражнений со свинцовым башмаком, которые должен делать.

— Я думала, ты его терпеть не можешь.

— Это пока хорошенько его не узнала, все-таки была в истерике после случившегося с Клайдом. Тоби очень забавный, правда. Он меня смешит.

— А не слишком он молод?

— Мы говорили об этом. В июне будет два года, как он окончил Браун-колледж. Он считает, что я душой самая юная из всех, кого он встречал, высмеивает меня за то, что я всегда ем калорийную пищу и готова совершать безрассудные поступки, вроде того, что смотрю всю ночь ток-шоу по телевизору. По-моему, он типичный представитель своего поколения, начисто лишен всяких предрассудков насчет возраста и национальности и всего того, на чем были воспитаны мы. Поверь, дорогая, он гораздо лучше Эда и Клайда во многих отношениях, включая те, о которых говорить не принято. Мы ничего не усложняем, просто получаем удовольствие.

— Класс, — хрипло произнесла Джейн, подытоживая. — А как у нее настроение, такое же?

— Она стала менее застенчивая, — задумчиво сказала Сьюки. — Замужняя женщина и все прочее. Бледная, как я уже сказала, но, может, это просто вечернее освещение. Мы выпили кофе в «Немо», Дженни, правда, выпила какао, у нее плохо со сном, и она хочет обойтись без кофеина. Ребекка ее опекает, она все хотела, чтобы мы попробовали лепешки с черникой, в «Немо» пытаются переманить к себе приличных клиентов из «Кондитерской». Она едва дала мне обменяться новостями, Ребекка то есть. Она чуть-чуть откусила кусочек, я имею в виду Дженни, и спросила, не могу ли я доесть, ей не хотелось обижать Ребекку. Правда, я с радостью это сделала, последнее время у меня волчий аппетит, не могу себе представить, почему вдруг, я ведь не могу забеременеть, а? Эти евреи такие страстные. Она говорит, почему-то последнее время у нее совсем нет аппетита. У Дженни. Интересно, не выведывала ли она, может, я случайно знаю — почему. Может, она чувствует, что мы с ней что-то сделали, не знаю. Мне было ее жаль, когда она так извинялась, что у нее нет аппетита.