— Для нее все прояснилось, — сказала Джейн и уточнила: — Ей стало все ясно.

— Кто это тебе рассказал? — спросила Александра у Сьюки, раздраженная манерой Джейн. — Ты что, подошла и поговорила с девчонкой у супермаркета?

— Нет, я побаиваюсь эту шпану, среди них сейчас есть даже черные, не знаю, откуда они, видимо из гетто в южном районе Провиденса. Обычно я хожу по другой стороне улицы. Мне сообщили Хэллибреды, что девушка вернулась в город и не хочет жить в трейлере с отчимом на Коддингтон-Джанкшн, поэтому она ютится где-то за армянской лавкой и ходит убирать по домам, чтобы заработать на сигареты и прочие карманные расходы. К Хэллибредам она приходит два раза в неделю. Думаю, Роза стала ее матерью-исповедницей. У Розы страшно болит спина, и она не может даже веник поднять без стона.

— Откуда, — спросила Александра, — ты столько знаешь о Хэллибредах?

— Ой, — сказала Сьюки, глядя в потолок, который гремел и звенел от приглушенных звуков телевизора. — Время от времени, с тех пор как мы расстались с Тоби, я бываю у них, составляю рейтинги фильмов для взрослых. Хэллибреды очень забавные люди, если только у нее хорошее настроение.

— Что произошло между тобой и Тоби? — спросила Джейн. — Ты казалась такой… довольной.

— Его уволили. Руководство синдикатом в Провиденсе, которому принадлежит «Уорд», решило, что при нем газета недостаточно сексуальна. И, должна сказать, он был и в самом деле сентиментален: ох, уж эти еврейские матери, как они портят сыновей. Думаю подать заявление и претендовать на пост редактора. Если даже Бренда Парсли может выполнять мужскую работу, не вижу причины, почему бы и мне не попробовать.

— Твоим дружкам не очень-то везет, — заметила Александра.

— Я не стала бы называть Артура дружком, — сказала Сьюки. — Для меня быть рядом с ним все равно что читать книгу, он столько знает.

— А я и не имела в виду Артура. Он что, твой дружок?

— Разве ему не везет? — спросила Джейн.

У Сьюки округлились глаза: она-то полагала, что все в курсе.

— Да нет, просто у него фибрилляция. Док Пэт сказал ему, что с этим можно долго жить, если под рукой держать дигиталис. Но он плохо переносит фибрилляцию, как будто в груди бьется птица, говорит он.

Обе подруги, почти неприкрыто хвалившиеся новыми любовниками, в глазах Александры воплощали само здоровье: гладкие и загорелые, набирающие силу с приближением смерти Дженни, беря у нее силу, как из тела мужчины. На черноволосой загорелой Джейн был сарафан-мини и босоножки, а Сьюки была одета в обычный для женщин Иствика летний наряд: шорты из махрового бархата, в которых ее задик казался выпуклым и круглым, и переливчатую синюю маечку, под которой подрагивала грудь, не стесненная лифчиком. Подумать только, Сьюки тридцать три года и она отваживается ходить без лифчика! Лет с тринадцати Александра завидовала таким нахальным, от природы стройным девчонкам, беззаботно евшим все подряд, в то время как ее дух был обременен массой плоти, готовой обратиться в жир всякий раз, когда она брала добавки. Слезы зависти закипали в глазах. Почему ей суждена эта участь, ведь ведьма должна танцевать, скользить, едва касаясь земли?

— Нам нельзя продолжать, — выпалила она, возбужденная водкой, натыкаясь на выступающие углы маленькой, узкой и длинной комнаты. — Мы должны снять заклинание.

— Но как, милочка? — спросила Джейн, стряхивая с сигареты с красным фильтром пепел в блюдечко с узором «пейсли» (Сьюки съела из него все орешки), тут же затянувшись снова и выпустив дым через нос. Словно прочтя мысли Александры, она предвидела эту занудную выходку.

— Нельзя вот так убивать ее, — продолжала Александра, получая удовольствие от впечатления, которое должна была производить, — прямо рыдающая заботливая старшая сестра.

— А почему? — суховато спросила Джейн. — Мысленно мы все время убиваем. Мы исправляем ошибки. Меняем приоритеты.

— Может, дело вовсе не в нашем заклинании, — предположила Сьюки. — Может, мы слишком самонадеянные. В конце концов, она в руках докторов, а у них есть все инструменты и приборы и что там еще, что не обманывает.

— Они обманывают, — сказала Александра. — Все эти научные штучки лгут. Ведь должно же что-то быть, что могло бы расколдовать, — взмолилась она.

— Если все мы сосредоточимся.

— Я не в счет, — сказала Джейн. — Церемониальное колдовство меня действительно раздражает, я так решила. Слишком уж похоже на детский сад. Моя сбивалка до сих пор в воске. А дети все спрашивают, что там было в фольге. Они застали нас как раз вовремя, и как бы не рассказали друзьям. Не бойтесь, вы обе, я еще надеюсь заполучить церковь, а все эти сплетни не располагают к тому, чтобы влиятельные люди взяли меня хормейстером.

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — воскликнула Александра, ощущая, как ее эмоции действуют на изысканные старинные вещи Сьюки — овальный раздвижной столик, трехногий стул с плетеным сиденьем в стиле шекеров [61] — словно волна, несущая обломки к берегу. — Неужели ты не понимаешь, как это ужасно? В конце концов, она лишь делала то, о чем он ее просил, и отвечала «да». А что еще она могла сказать?

— Забавная получается штука, — сказала Джейн, сгребая в высокую кучку на латунном крае блюдечка «пейсли» пепел от сигареты. — Дженни умерла на днях, — добавила она, будто процитировав.

— Голубушка, — не обращая внимания на Джейн, сказала Александре Сьюки, — боюсь, мы тут ничего не смогли бы сделать…

— Отпевали ее прах, — продолжала Джейн в том же тоне.

— Так что ты тут ни при чем. Ты просто была игрушкой в чужих руках. И мы тоже.

— Мы с молитвой на устах, — процитировала Джейн, очевидно, в заключение.