В том же 1932 г. Ильф и Петров задумали третий сатирический роман под названием «Подлец».

Из воспоминаний Е. Петрова известно, что писатели намеревались рассказать в этом романе о судьбе человека, который в капиталистическом мире был бы банкиром и который делает карьеру в советских условиях. «Мы мечтали об одном и том же, — пишет Е. Петров. — Написать очень большой роман, очень серьезный, очень умный, очень смешной и очень трогательный». Они чувствовали себя способными создать нечто такое, по сравнению с чем их великолепные первые романы могли оказаться лишь подготовительной ступенью.

Мы совсем мало знаем об этом романе. В его теме, в его заголовке можно услышать оттенок иронии. Ведь для Ильфа и Петрова не характерно обличение при помощи бранного слова. Даже в правдинских фельетонах (а здесь обличение достигало наивысшей для их творчества прямоты) они находили словечки-клейма иронического звучания: «безмятежная тумба», «костяная нога»; сатирический тип из такого прямого и гневного фельетона, как «Равнодушие», назван «человеком из ведомости». И вдруг — «подлец»! И где — в названии романа. Представить себе черную фигуру негодяя? Или (вспомните, что и «великий комбинатор» — титул иронический) — иронию над человеком, который был бы в буржуазном мире банкиром, а у нас, пользуясь способностями стяжателя, комбинатора или дельца, может завоевать лишь незавидную славу подлеца? Сделать карьеру, которая выглядит смешной?

Есть и другое толкование названия «Подлец». Литературовед Я. С. Лурье считает, что и этот замысел связывает творчество Ильфа и Петрова с «Мертвыми душами» Гоголя. «Нет, пора, наконец, припрячь и подлеца. Итак, припряжем подлеца!» — так определял Гоголь замысел своей эпопеи, и это слово звучало у него совсем не иронически.

Жена Ильфа, Мария Николаевна, вспоминая замысел «Подлеца», рассказывает о единственной, врезавшейся ей в память детали романа: человеку дали в театре пощечину. С этого эпизода, случившегося на самом деле, Ильф и Петров решили начать роман. Может быть, к этой пощечине в конечном счете и свелась «карьера» героя?

Тема сначала рисовалась писателям в сценическом воплощении: 20 июня 1932 г. они подписывают с художественным руководителем ленинградского Красного театра В. Е. Вольфом договор на пьесу-комедию под условным названием «Подлец», которую обещают закончить весной 1933 г.

С осени 1932 г. начинает рекламировать роман «Подлец», обещая его вскоре опубликовать, журнал «Тридцать дней». На протяжении большей части 1933 г. журнал продолжает его анонсировать, но в печати роман так и не появляется. В декабре 1933 г. (т. е. спустя полтора года после возникновения замысла) авторы все еще надеются закончить «Подлеца». Об этом они рассказывают литератору Петру Ставрову, с которым познакомились в Париже. «Когда будет готов ваш новый роман (о котором вы нам говорили), — пишет Ставров Ильфу и Петрову некоторое время спустя, — я думаю, что немедленный его перевод на французский, чешский и английский обеспечен, если вы захотите поручить это дело мне». «…О котором вы нам говорили…» — это может быть отнесено только к декабрю 1933 г., потому что других встреч у Ильфа и Петрова с Ставровым не было.

Не исключено, что Ильф и Петров возвращались к роману и позже — на протяжении 1934 г. Е. Петров о романе записал: «Идея была нам ясна, но сюжет почти не двигался». «Почти» — значит, все-таки немного двигался, значит, были сделаны наброски, может быть, даже написаны какие-то главы: ведь вся первая часть «Золотого теленка» была написана прежде, чем окончательно сложился сюжет романа. К сожалению, не удалось найти записных книжек Ильфа периода «Подлеца». За 1934 г., по-видимому, не сохранилось ни одной записи.

Почему не был закончен этот роман, занимавший писателей так долго? Что оттеснило его — две большие зарубежные поездки, последовавшие одна за другой, новые замыслы или какая-нибудь другая причина? На это все еще трудно ответить.

1932 год, принесший популярность «Золотого теленка» и замысел «Подлеца», был для Ильфа и Петрова значительным, многообещающим годом. Никогда еще их не печатали так охотно, как в этот период — с весны 1932 г. Словно не «Двенадцати стульям» еще несколько лет тому назад трудно было пробиться в печать. Словно не «Золотого теленка» совсем недавно упорно придерживал в издательских недрах осторожный чинуша, пока не вмешался А. М. Горький, сразу оценивший этот замечательный роман.

«Литературная газета», на страницах которой до апреля 1932 г. не встретишь ни одного произведения Ильфа и Петрова, начинает из номера в номер, под специальной рубрикой «Уголок изящной словесности», публиковать фельетоны Холодного философа, причем для читателей не секрет, кто скрывается за этим псевдонимом.

Еще недавно критика не замечала Ильфа и Петрова. По нескольку строк мелким шрифтом на последних страницах двух-трех журналов — это все, чем отозвалась она на появление «Двенадцати стульев». А в августе 1932 г. «Литературная газета» посвящает Ильфу и Петрову целую подборку под шапкой «Веселые сочинители», с портретами-шаржами, сообщениями об изданиях и большими полными восхищения статьями.

Впервые Ильфа и Петрова печатает «толстый» журнал — «Красная новь». Здесь появляется их киносценарий «Однажды летом». А ведь о совсем недавнем времени они писали с грустной иронией: Почему мы печатались в полутолстых «Тридцати днях'», а не в каком-нибудь совсем уже толстом журнале? О, это очень сложно! В толстый журнал нас приглашали только затем, чтобы предложить завести «уголок юмора» — шутки, экспромты, блестки, юморески (редакционные панычи очень любят слово «юмореска»). Заодно предлагали делать шарады, логогрифы, ребусы и шашечные этюды. В общем все то, что раньше называлось «Смесь», а сейчас «Рабочая смекалка». И выражали удивление, когда мы надменно отказывались. «Ведь вы же юмористы, — говорили в толстом журнале. — Что вам стоит?».