– Но вы ведь видите, что в этой семье сформировались два типа людей, в корне отличающихся друг от друга. Альфред, Джордж и Дейвид похожи на свою мать. Я сегодня утром видел портреты в фамильной галерее.

– Он был вспыльчив, – продолжил Сагден, – часто изменял своей супруге. По крайней мере, в молодые годы. Но даже в таких случаях он вел себя порядочно. Если возникали нежелательные последствия, он щедро платил и заботился о том, чтобы девушка вышла замуж. Он, возможно, и был охотником за юбками, но подлым человеком никогда не был. Со своей женой, говорят, он обращался плохо.

Полагаю, что бедная женщина действительно была очень несчастна. Ей всегда нездоровилось, и она редко появлялась на люди. Совершенно определенно – он был незаурядным человеком, этот старый Ли. Но был, видимо, также и мстительным. Рассказывают, что он никогда не прощал обидчику и возвращал ему должок, даже если порой приходилось ожидать удобного момента для мести годами.

– Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко, – пробормотал Пуаро себе под нос.

– Мельницы черта, лучше сказать, – твердо заявил.

Сагден. – В Симеоне Ли определенно не было ничего божьего. Он был из того разряда людей, которые продадут душу дьяволу, да еще и порадуются выгодной сделке. И к тому же он был горд неимоверно, как Люцифер!

– Горд, как Люцифер! – повторил Пуаро. – Все это необычайно интересно и наводит на размышления.

Инспектор Сагден с удивлением посмотрел на него:

– Не хотите ли вы сказать, что его убили из-за излишней гордости?

– Я полагаю, что гордость – качество, которое передается по наследству. Сыновья Симеона Ли могли унаследовать от него гордость...

Он смолк. Хильда Ли вышла из дома и смотрела на террасу.

– Я искала вас, мистер Пуаро.

Инспектор Сагден извинился, попрощался и пошел в дом. Хильда посмотрела ему вслед и сказала:

– Я не знала, что он тут с вами. Думала, он с Пилар в саду. Симпатичный мужчина – этот инспектор, и весьма деликатный. – Ее голос звучал мягко и приятно, успокаивал. – Мистер Пуаро, – обратилась она к Пуаро, – вы должны мне помочь.

– С удовольствием, мадам.

– Вы умный человек, мистер Пуаро, я поняла это вчера вечером. Вероятно, очень многое вы с легкостью можете разгадать. Я хочу, чтобы вы поняли моего мужа.

– Да, мадам, я вас слушаю.

– Инспектору Сагдену мне не хотелось бы говорить о некоторых событиях. Он не может этого понять. Но вы – поймете.

Пуаро поклонился.

– Весьма польщен, мадам.

Хильда Ли продолжала совершенно спокойно:

– На протяжении многих лет, собственно, с тех пор, как мы поженились, у моего мужа искалечена душа, если можно так выразиться. Видите ли, телесная болезнь причиняет боль и мучает, но раны на теле затягиваются, кости срастаются снова, и даже если некоторое время остается какой-то рубец, то все же потом проходит. Мой муж в самом ранимом возрасте перенес тяжелую травму души. Он пережил смерть матери, которую любил больше всего на свете. Он считал, что моральную ответственность за эту смерть должен нести отец, и от этой навязчивой идеи он так никогда и не сможет освободиться. Ненависть к отцу постоянно жила в нем. Я уговорила его, мистер Пуаро! – приехать сюда на Рождество, чтобы он помирился со своим отцом. Я хотела, чтобы эта душевная рана мужа наконец зажила. Сейчас я знаю, что наш приезд был ошибкой. Симеон Ли нашел удовольствие в том, чтобы ковыряться в такой ране! И это было очень, очень опасное занятие.

– Не хотите ли вы тем самым, мадам, сообщить мне, что ваш супруг убил своего отца?

– Я говорю вам, мистер Пуаро, что он очень легко мог бы это сделать... И я говорю вам, далее, что он не сделал этого! В тот момент, когда Симеон Ли был убит, его сын сидел в музыкальной комнате и играл похоронный марш. Желание убить жило в его сердце, перетекало в его пальцы и умирало в потоке звуков – такова истина.

Пуаро постоял минуту, погруженный в свои мысли. Затем он сказал:

– А что вы думаете, мадам, о трагических жизни и смерти матери вашего супруга?

– По всей видимости, Симеон Ли был кругом неправ и ужасно обращался со своей женой. Но в то же время полагаю, что существует такая предрасположенность к страданию и терпению, которая может вызвать в мужчине худшие инстинкты, во всяком случае, в таком мужчине, каким был отец моего мужа. Симеон Ли, мне кажется, восхищался бы смелостью и твердостью характера. Терпение и слезы приводили его в бешенство.

Пуаро кивнул:

– Ваш муж сказал нам вчера вечером: «Моя мать никогда не жаловалась». Это верно?

Хильда Ли нетерпеливо возразила:

– Нет, конечно же, это неправда! Она постоянно жаловалась Дейвиду! Весь груз своих несчастий она взвалила на его плечи. А он был чересчур молод, слишком молод, чтобы выносить то, что она взвалила на него!

Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Она покраснела под его взглядом и закусила губу.

– Я понимаю, – сказал Пуаро.

– Что вы понимаете? – резко спросила она.

– Я понимаю, что вам пришлось быть своему супругу в первую очередь матерью, тогда как вы бы предпочли быть ему женой.