Успел крикнуть.

– Я Радогор из рода Бэра. Без топора пришел.

Глаза настороженные, аж сучья хрустят от недоверия.

Народ Бэра для них вроде, как свой. Лапы утянулись, спрятались между веток и сучьев, а веки закрылись. И попробуй, угадай, где древо, а где леший. Строг народ древний, но не злобив. Напугать, напугает и по лесу поводит, покружит, но чтобы вред причинить, этого Радогор не слышал.

Болото – дрягва открылось сразу. Тиной затянулось, мох шапками из воды поднимается. Кочки травой – осокой ощетинились. Редко – редко, где чахлое деревце из воды торчит.

Подобрался к самому краю, встал на одно колено и зачерпнул воды в горшок. А лягушка сама в горшок вместе с водой залетела. Пиявок же внизу неисчислимое множество. Обвязал горлышко куском, сложенной в несколько раз, холстины…

– Так… так… так… - Голос скрипит, как лесина сломленная.

Сидит закорючина на кочке, руками колени обняла и вместо платья тиной обвешалась. Голова пенек, не толще его руки. Нос сучком, а над ним два глаза тоскливых и блеклых от старости.

– Не платил, не сулил, а за добром явился.

Как раз в руку сказала Копытиха.

– Откушать со мной не желаешь ли, тетушка? – С хлебосольной улыбкой спросил он. А что еще ему было делать?

Кикимора фыркнула.

– Нашлась родня, когда не ждали. И как же зовут тебя, племянничек?

 -Отец с матерью Ольхом назвали, дедко Вран Радогором….

Кикимора задумалась, мучительно морща лоб.

– Радогор, Радогор… Не помню, не слыхивала.

– Все равно не вспомнишь, как бы не старалась. Лучше присаживайся, откушай со мной. Одному кусок в горло не лезет, а вдвоем так и сухарь проскочит, не заметишь. У меня и мясцо припасено.

Кикимора смотрит с подозрением, подвоха ждет.

– Мясцо у меня, милок, уже зубы не берут, сносились все от старости. Вот сальца бы, так нет его у тебя. А за хлеб спасибо. – иссохшая ветка протянулась к нему, длинные пальцы приняли краюху. Долго обнюхивала ее, разглядывала и, не спеша. По старушечьи мелко, принялась ее жевать.

– А где сам то жиешь, молодец? – Утолив первый голод, наконец, спросила она, с любопытством разглядывая его.

– В гости приехал. – Радогор махнул рукой, с зажатым ломтем хлеба, себе за спину. – Тут, не далеко. У матушки Копытихи. Может, слышала про такую?

– Как не слышать? Слышала. Обходительная женщина. И приветить, и поговорить умеет. Бывало часто к ней захаживала, а теперь вот не могу. – С сожалением вздохнула кикимора. – Ноги болят. Не доплетусь. Иссохла вся. Сам видишь, где живу.

Голос кикиморы стал жалостливым, на глазах выступили слезы.

– Так и поискала бы для себя место посуше. От воды самая хворь в таком возрасте.

– Перебралась бы, а как? – Мотнула головой на сторону. – А это на кого оставлю? На соседа.

В ее глазах зажегся огонек, а голос скрипел, так, что у Радогора зубы заныли.

– Столько времени оберегала, хранила для людей, а сейчас все бросом брошу? На соседа оставлю? Не доедала, не досыпала и на те вам, дорогой соседушка?

– Плох сосед?

– У –у – у! Не то слово! Норовистый да буянистый, сил нет. Чуть что не по ему, такими не хорошими словами начинает браниться, что хоть уши затыкай. А я хоть и не молода годами, а все девица и мне ли слушать такое? Вступиться за же за меня, сироту, не кому. Как есть одна на всем белом свете осталась. – И снова прослезилась. – Сватался тут один ко мне. Совсем не давно было. И ста лет еще не прошло. Ну или больше чуток… Да я отказала. Сучок сучком и ни какой дородности. И на слова не самостоятельный. От слова до слова выспаться можно. Только здесь душой и отдыхаю.

Радогор слушал ее, боясь улыбнуться.

– Сосед тот, часом, не водяной?

Кикимора замахала на него ручками.

– Как можно такое подумать? Водяной, мужчина из себя самостоятельный. Важный и упитанный, даром, что с хвостом. Но и он на днях перебрался в другое место. Сказал, уши больше не выносят и душа не терпит.

Посмотрела на пустые руки и, с надеждой в голосе, спросила, стыдливо отведя глаза в сторону, спросила.

– А не осталось ли у тебя, молодец, еще кусочка? Отдам при случае. От расстройства на еду потянуло. Так скоро из дома убегала, что и узелок не собрала в дорогу.

Радогор с охотой протянул последний ломоть.

– А скажи мне, тетушка, не Упырем ли зовут того соседа?

Стоило упомянуть ему это имя, как у кикиморы чуть кусок в горле не застрял. Вздрогнула и вызверилась на него.

– А ты как прознал про Упыря, милок? – Сказала с плохо скрытым подозрением. – По началу казался такой весь из себя! И на улыбке, и худого слова не скажет. Я уж подумывать начала, уж не свататься ли собрался? А он обжился и будто кто телегой его переехал.

Радогор уже почти не слушал ее. только замолчала, чтобы дух перевести, как тут же спросил.