– Придет. – Усмехнулся Радогор, снимая торока и расседлывая лошадей. – Куда он от меда денется? Заигрался должно быть. Вот думаю, матушка, что мне с ним делать. Вести с собой нельзя. Пропадет дорогой. А как оставишь, если не захочет?

– Это уж так. У зверя сердце без лукавств. И душа не покривит. Не как у людей. А вот придет, тогда и поговорю с ним. – И с лукавой улыбкой, поглядывая на того и на другого, проговорила. – Вы железо то с себя снимайте, снимайте. Оборонятсья вам здесь не от кого. Разве, что от старухи болтливой, надоедливой. Уже и банька готова. И выскоблена, вымыта до бела. Теперь выстаивается.

– Вот тебе гостинчики, матушка. А это настои и отвары. Что и как пить будешь, и чем ноги натирать вечером скажу. А после и, как готовить их, научу.

– Опять под подол полезешь, срамник? – Не скрывая подозрения, спросила Копытиха. – Не дамся.

Радогор нахально улыбнулся и подмигнул Владе.

– Своей волей не дашься, силой возьму.

Влада, которая, как только показалась старухина развалюха, тут же забыла все печали и огорчения, утробно икнула, пытаясь сдержать смех. Не выдержала и Копытиха, и тоже засмеялась.

– А попался бы ты мне, молодец, раньше, годков этак… не скажу, ну вот, как эта сорока, уж повертелся бы ты у меня.

И подтолкнула их рукой.

– Бегите уж! Я и веников для вас припасла. На любой вкус. И для мягкости, и для силы. И чтобы запах крепче держался. Полынь - трава под полком подвязана, и по всем углам растыкана.

Радогор, смущаясь, опустил очи долу. Покраснела и Влада. Одно дело, когда никто не видит. Другое дело, чужой человек рядом. И что подумает?

– А что ему думать? Он свое отдумал. – Отмахнулась старуха, угадав его мысли. И тихо шепнула княжне. – Ты только, озорница, своему телу воли не давай. Не жадничай.

– Бабушка! – взмолилась она.

– А что бабушка? Или не слышала я, как ты в копне попискивала да повизгивала, пока не рассвело? Баня, она не для писка, девица. Пищать и потом успеешь.

– А для чего же? – Влада навострила уши.

– Чтобы парня присушить к себе без всяких приворотов. Как увидит твое тело белое да посмотрит на всю твою красу без утайки, так и присохнет на всю жизнь, не оторвать. И до самой ночи, до той копны заветной, что ждет вас уж сколько дней, будешь ты у него перед глазами стоять. А потом уж, поверь мне, старой, озорница, так пищать будешь, что в пору останавливать. Поняла?

Влада быстро закивала головой, уяснив не хитрый бабкин совет. И покраснела еще больше.

– А ну, как не утерпит, бабушка?

Старуха окинула ее зорким глазом.

– И правильно сделает. Кто же утерпит, когда перед ним такое добро?

– Бабушка!

А Копытиха, не скрывая удовольствия, смотрит в ее багровое от смущения, лицо и давится смехом. И хохотала, пока не закашлялась.

– Какой же в этом стыд, Ладушка, если сам Род иного не придумал? А когда по душе тебе он, так и вовсе в радость.

– Уж так в радость, бабушка, уж так в радость. Сгорела бы вся и огарочка малого не оставила.

– Видишь? Так и беги, не гляди на меня, старую.

Из бани вернулись красные. Как огонь, счастливые и немного смущенные. Бабка поглядела на них хитро, с прищуром и рассмеялась.

– Я уж думала, не угорели ли? Звать хотела идти. – Сказала она. – Ночь уж вызвездила, а вас все нет и нет.

– Угорели и есть. – Бойко отозвалась Влада, показывая острые белые зубки. – Оба враз угорели.

И принялась расчесывать волосы, пряча под ними лицо.

Старуха снова развеселилась.

– А что и не угореть, если баня угарная.

Радогор уловил в ее словах тайный смысл и, пряча от нее смешливого взгляда, глаза принялся развязывать торока.

– Вот этим настоем натирать, матушка, ноги к ночи будешь. Это по утру, чтобы легче ходилось. А вот отвар… - Подал ей плотно завязанный горшок.
– … его пить надо. Боль снимает.

Бабка, разом согнала улыбку с губ, принимала от него горшки и горшочки, внимательно слушая, и принюхивалась. Чтобы уловить знакомые запахи.

– Садитесь – ка вы, ребятушки, к столу. Потчевать буду. – Вдруг спохватилась она. – Гостинцы разворачивать не буду. Наелись вы их у себя в красном тереме. А вкусненьким угощу. Небось оголодали, пока парились?

Не съели, сметали все, что на столе их ждало. Не разбирая, где вкусное, а где сытное. И Радогор, тяжело отдуваясь, встал из – за стола, не забыв сказать.

– Спасибо за хлеб – соль, матушка.

– И за баню. – Невнятно пробормотала княжна, сонно щуря глаза. – Тоже…

– И за баню. – Согласился, снова краснея, Радогор. – А теперь тебя лечить буду, матушка.