Повалился на сырые бревна и сразу же уснул.

– А куда погонять, не сказал. –Запоздало спохватилась кикимора, растерянно глядя по сторонам.

– Хоть из огня нас выыведи, а проснется, укажет. Кожа уже не терпит, как жжет. Скоро рваться будет. – Умоляюще попросила Влада, гладя мокрые, слипшиеся волосы Радогора.

– Хоть бы звездочка какая появилась. – Проворчала кикимора. – Уж я бы тогда враз угадала, куда править. И все то у вас через край льется. Ни какой рассудительности в голове. А я правь! А куда править?

Вихрь раскручивался над настилом, разбрасывая огонь по сторонам. Скрыл берегиню и приглушил ее ворчание. Настил качнулся и с места рванулся через огонь.

– И – эх! Выноси лошадушки!

Завыл, перерастая в резкий, оглушительный свист, упал на воду, и кикимора молодо сверкая глазами предстала перед княжной. Старое платьишко пузырем вздулось вокруг ее худого тела, подол разлетелся на ленточки.

– А не все еще перезабыла!. – Жизнерадостно прокричала она. – Некому было напомнить, а то я бы этого Упыря, соседушку своего, не тем будь помянут, сама бы на блины раскатала и пиявкам скормила. Им все равно чем брюхо наталкивать. Так не погодился рядом знающий человек.

Села рядом с княжной и с треском поскребла голову.

– Но если с другой стороны заглянуть, тоскливо будет здесь сейчас. Словом переброситься не с кем, а не то, что разругаться для душевного веселья. Да и дрягва пропала. То ли озеро, а то ли… И куда, спрашивается, мне сейчас на старости лет из родных мест шагать?

Пригорюнилась, голову повесила.

– И все то у тебя, тетушка, не слава богу. – Возмутилась Влада.
– И так не хорошо, и этак не ладно.

– А вот такая я с молоду уросливая. – Берегиня почувствовала себя виноватой. – Поэтому меня и люди, наверное, таким именем зовут. А нет, чтобы в душу поглубже заглянуть, на судьбу мою горькую посмотреть, так по другому бы запели. Я же ласковое слово от вас только и услышала. От других же одно слышу… кикимора болотная, и все тут.

И заинтересованно заглянула в лицо Радогора.

– Ты как думаешь, касатушка, не соврал он про пироги? Правда видел? Или так сказал. Чтобы меня успокоить?

– Проснется, сама и спроси.

– Когда он еще проснется! – Расстроилась кикимора. – Эвон развалился. Спит и спит. Как сроду не сыпал. На таких коленках и голодом можно всю жизнь проспать. А я к той поре начисто вся изведусь.

Кикимора от досады сплюнула в воду, вскочила на ноги и бойко забегала по бревнам.

– И ночь не уходит, как за гору зацепилась. Так и висит чернее черного. Я таких ночей и не видела сроду. Аж мурашки по коже скачут. Всю истоптали.

Влада зримо представила тех мурашек, которые топают по твердой, как кора, коже берегини и, не удержавшись, улыбнулась.

– А тебе, хохотунья, только бы зубы скалить над голодным человеком. А нет, чтобы подумать своей головой, не все сыты, тем, что один другого по голове ладошкой гладит. Есть и другие…

Но рассвет медленно, с ленцой поднимался над болотом. Тучи расступились и запоздало появился блеклый, ущербный месяц, высветив на водной глади чуть заметную дорожку. И берегиня оживилась, сразу забыв все свои огорчения.

– Пусть спит. – Сжалилась она. – Наломался за эти дни. – Сама такой была. Набегаюсь за день так, хоть колом буди, хоть из ведра воду лей, все равно не добудишься. Я теперь и без него одним махом догребу. А уж на берегу пусть сам разбирается. Ты только, девка, держись покрепче. И его держи, чтобы с коленок не скатился.

Влада забеспокоилась, с тревогой глядя в задорное лицо кикиморы.

– Ты, тетушка, на месяц держи. Когда сюда шли, он у нас за спиной был

– Учи кого другого, а меня молода еще учить. – Строптиво огрызнулась берегиня, которую торопил, разом пробудившийся, голод. – Без сопливых склизко. Ну, залетные!

Залилась в разбойничьем свисте, заухала, разгоняя вихрь. И Влада наклонилась всем телом на Радогором, закрывая его от воды, хлестким потоком обрушившейся на их плот.

Растаял месяц. Исчезла путеводная дорожка. И ночь ушла, отлепившись от горы, когда их плот врезался в берег. Весь забитый завалами из поваленных деревьев, бесформенных болотных кочек, травы… и страшилищ, которых пожирали полчища муравьев, пауков и червей.

Удар был настолько сильным, что кикимора, не удержавшись, сорвалась с плота. Пролетела по воздуху над завалом и воткнулась головой в мягкую, размытую водой землю. И теперь смешно болтала в воздухе ногами, над скатившейся на голову, юбкой и ругалась на чем свет стоит.

Влада вцепилась руками в бревна, но тоже не сумела удержаться. Прокатилась по ним и ударилась спиной во что – то мягкое. А сверху ее придавил, так и не проснувшийся, Радогор.

Непереносимая вонь ударила в ноздри..

– Радо, проснись!

А где – то за завом благим матом верещала берегиня.

– Выдерните меня скорее! Ослепли что ли?

– Радо!

Радогор открыл глаза и с удивлением посмотрел на нее.

– Проснись, Радо. Мне тебя не скатить. Тяжелый ты.

 Приподнялся на руках, с трудом приходя в себя от сна.