– Да я и так, кроме тебя никого не вижу, Ладушка.

Забыв о своей наготе, подхватил ее на руки и склонился над ее лицом.

– Скажи ты мне утром… Радогор, в щепы размечи этот град – Разметал бы и не задумался. А потом с землей перемешал, чтобы и памяти его не осталось.

Синие глаза сияют таким счастьем, что и, правда, хоть горы прямо сейчас ворочай.

Опустил ее на пол и сокрушенно полез рукой к затылку. На глаза попались старые, перемезанные землей и травой, портки. И Влада, видя его потерянное лицо, снова заливисто засмеялась.

– Я уж приготовила все для тебя. Одевайся.

Смутилась, опустила голову и стыдливо ковырнула носком сапожка дорожку.

– Если бы можно было, так от тебя и вовсе всю одежду попрятала. Уж такой ты, Радо, у меня видный да пригожий, что и сил нет. Век смотри и не насмотришься.

Пришел черед смутится Радогору. Торопясь, упрятал манящую наготу в тонкой выделки светлые портки. Вбил ноги в мягкие сапоги, нарядился в новенький подкольчужник и затянулся поясом. Потянулся к лавке за ремешком, чтобы волосы стянуть, а она его к лавке за руку потащила, нашептывая.

– Позволь, сама тебе волосы причешу и приберу. Хоть и не жена я тебе, но так и тянется рука за гребешком. Там, в лесу, под ольхой его под рукой не оказалось, а то еще тогда бы забралась я в них.

И затихла, склонясь над гребнем. Медленно водила им, разбирая прядь за прядью, укладывая волос к волосу, приглаживая и прилаживая их.

– Чудно. И волосы у тебя, как у девки. Мягкие и пушистые. И пахнешь сам, ровно девка. А ни ручья, ни цветов.

Взлохматила, взбила их и зарылась в них лицом.

– Грех сказать, не будь того ярла и тебя, счастья моего, не было бы. – Повторила она уж не раз и не два сказанное. И уже бережно расчесала, разобрала волосы, расправила их концы на плечах и перехватила через лоб ремешком, как он сам делал. – Так и нее нашла бы я тебя.

– Так это я нашел тебя, Лада. Не ты… Как увидел тебя на лодии, так и…

Договорить не успел. Не дала договорить. Закрыла ему рот ладошкой и зашептала, потянувшись губами к лицу.

– Не ты это, Радо. Я, я… И не спорь! Как поймалась за твою руку, когда Ягодка меня привез, так и поняла… мой ты, мой. Ни кому не отдам, и ни куда не отпущу одного. Рядом буду.

Зарылась лицом в его грудь. Плечи затряслись в плаче. А он гладил ее рукой и похлапывал по спине, давая выплакаться.

– Ты мне сейчас и за батюшку, и за матушку. И за нянюшку тоже, Радо. Муж мой перед Родом нечаянный.

Неожиданно резко выпрямилась, отстранилась от него и смахнула слезы. Наклонилась над лоханью, чтобы смочить лицо водой и приложила к нему рукатерник, чтобы высушить воду.

– Пойдем, Радо. В трапезной уже столы накрыли. А вечером пир княжеский. Набольшие люди придут, старосты и старшины со всех концов. Сотские, десятские. Некогда слезы лить.

И взяв его за руку, потащила к дверям. Радогор нехотя, опять взглядами жечь будут, поплелся за ней, закидывая за плечи перевязь меча.

За дверями девок орава поджидает. Востроглазые, смешливые и на глаза проказливые. Глаз не пряча, на Радогора пялятся и на княжну искоса поглядывают.

– У дверей стояли, подслушивали? – Влада нахмурила брови, окидывая их неприязненным взглядом.

– Как можно, княжна!

И глаз не отводят, не покраснеют под ее взглядом.

– Мы же только в трапезную свести.

– Дорогу и сама помню.

Бог росту не дал, а то бы собой закрыла своим телом от их похотливых глаз.

В трапезной прежде, при батюшке, от народа было тесно, а от голосов уши закладывало. А теперь только их двое.

Стол снежно белой скатертью укрыт. А на нем от закусок и разносолов места живого не видно. Радогор окинул его взглядом и поднял растерянные глаза на княжну.

– А ты не смотри по сторонам Радогор. – Успокоила она его. Бери все, до чего рука дотянется. И при батюшке не съеденное возами свозили. Нам же двоим и за двое суток не управиться.

И придвинула к нему блюдо с запеченной птичьей тушкой.

– А нет, так начни с кабаньего окорока, а там и до рыбки доберешься.

Заметила улыбки на лицах девок и нахмурилась.

– Мы в дороге попросту обходились. Окорок, подсвинок с огня, заяц с того же места… Не до разносолов было. А то и травкой брюхо набивали. Идите, сама потчевать буду витязя Радогора.

И посмотрела так, что окаянных будто ветром выдуло из трапезной.

Казалось, только и успел от каждого блюда отщипнуть, а желудок уже до краев. Еще немного и через верх пойдет. В лесу же коня вместе с подковами или кабана целиком со щетиной готов был проглотить. Здесь же, сколько душе угодно, ан нет. Не принимает душа.