Я выбрался наружу. В одежде было повеселее. Но веселье было недолгим: термометр показывал минус 38 градусов, ветер достигал 15–20 метров в секунду. Я подошел к палатке Уилла и Дахо: «Гуд морнинг!» Нет ответа. «Г-у-у-д М-о-р-нинг!» Молчание. «Да не замерзли же они, черт побери» — подумал я и заорал изо всех сил: «ГУД МОРНИНГ!» Слабый голос Уилла (такое впечатление, что он отвечал из спального мешка): «Сегодня стоим, пока ждем погоды!» Я сообщил ему, что ждать скорее всего нечего, так как уже сейчас температура минус 38! Уилл только крякнул в ответ. Профессора я в то утро не услышал. Преодолевая ветер, я пошел вдоль доглайна к едва видневшейся палатке Джефа и Кейзо. Те, конечно, уже проснулись и завтракали. Я сообщил им о погоде, и Джеф согласился, что сегодня, возможно, будет правильнее пересидеть. Я вернулся в палатку. Этьенн, не дождавшись меня, уснул, я же не стал его будить, а быстренько нырнул в мешок, только тут почувствовав, как замерзли ноги. Они никак не хотели оттаивать. Я крутился, наверное, около часа, грел их руками, свернувшись в мешке калачиком. Наконец мне удалось их согреть, и я заснул. Проснулись в час пополудни, на этот раз оба. Несмотря на такой поздний подъем, жизнь пошла по обычному распорядку: чистка палатки от снега, печка, овсянка. Часа в три в палатку вполз заснеженный Уилл и, как всегда, не один, а со своими сомнениями, суть которых сводилась к опасению, что этот юго-восточный ветер, принесший нам такую холодную погоду, пока является для нас еще не совсем встречным, но, как только мы повернем к горам Элсуорт, он будет для нас встречным и идти будет еще труднее. С этим нельзя было не согласиться, хотя горы казались такими далекими, что у ветра было достаточно и времени, и возможности, чтобы изменить направление. Решили сегодня лечь спать пораньше, чтобы сэкономить горючее.

Вечерняя радиосвязь с Беллинсгаузеном принесла хорошую телеграмму от Наташи. Она писала, что Стас получил белый пояс по каратэ и на радостях совершенно забросил школу. Последнее для меня не новость, поскольку я знаю, что такое в Наташином понимании «забросить школу» — это по-прежнему не проявлять страстного желания учиться, а просто-напросто отбывать номер от звонка до звонка, что Стас успешно и делает вот уже восьмой год. Правда, этому, надо сказать, в немалой степени способствует и обстановка в самой школе. Важнее другое — он стал заниматься спортом и, по-видимому, первый раз не из-под палки. Это радует, потому, что в связи с продолжающимися перестроечными процессами нашей стране этот вид спорта может оказаться жизненно необходимым.

Чем раньше ляжешь спать, тем дольше спишь, а чем дольше спишь, тем больше хочется спать! Это не восточная мудрость, а мое личное наблюдение. Пробив носом тонкую ледяную корочку, образовавшуюся за ночь от дыхания на капюшоне спального мешка, я высунул голову наружу, когда часы показывали 5.50. Ветер дул заметно слабее вчерашнего, что вселяло определенные надежды на сегодняшний день. Действительность (данная мне, как, впрочем, и другим, в ощущениях) оказалась не такой уж страшной: минус 32, ветер 10 метров, видимость 200, белая мгла — курорт! Идем! И все с этим согласились. Все, кроме печки, которая с утра вновь забастовала, лишая меня и Этьенна всяческих видов на овсянку и кофе. Ремонт длился полчаса. За это время температура в палатке упала до уровня бодрящего холода, а наше самочувствие — до уровня щемящего голода. Наконец-то в который раз доктор Этьенн возвратил жизнь этой хронической больной, и мы в спешке позавтракали, потому что уже опаздывали с выходом из палатки. Когда мы, наконец, выбрались наружу, все остальные участники экспедиции — счастливые обладатели безотказных примусов — уже вовсю трудились на раскопках лагеря.

Сегодня получила практическое воплощение еще одна новаторская идея Уилла: он предложил Кейзо взять двух его собак и вместе с ними переложить на укороченные нарты Кейзо все наше с Этьенном снаряжение и имущество, включая палатку. Уилл таким образом пытался облегчить свои нарты, по-прежнему считая, что их избыточный вес является основной причиной хронического отставания его упряжки. И Кейзо, и Этьенн, и я молча согласились с этим новаторством, быстро упаковали наши нарты и вышли часов в десять. Ветер востоко-юго-восточный, видимость в порывах падала до 50 метров. Джеф шел за мной вплотную, остальные же чуть поодаль, и этого «чуть» хватило, чтобы потеряться. Уже буквально перед остановкой на обед мы с Джефом обнаружили, что путешествуем одни, а наши друзья из трех других стран мира растворились где-то позади в тумане. Остановились, спешились и с помощью высвободившихся лыж стали прокладывать дорогу назад, приглядываясь к едва заметному следу. Вскоре я заметил стоящие упряжки. И вновь, как и прежде, собаки Кейзо ушли направо и потеряли след. Вывели упрямого вожака на след истинный и единственный, а здесь и наступило время обеда. Все собрались за нартами Уилла. Взглянув на нас со стороны и увидев заснеженных, скрюченных, тщетно пытающихся спрятаться от всепроникающего ветра мужчин в нахлобученных самые глаза капюшонах, жующих какую-то странную пищу, в которой снега было намного больше, чем всего остального, Этьенн воскликнул: «О! Мизерабль!» — и присоединился к нам. Чтобы как-то согреться, сразу же после ланча устроили спортивные танцы на снегу с высоким подниманием бедра. Собаки с удивлением смотрели на странных пляшущих человечков. Затем Стигер, внезапно подойдя ко мне сзади, обхватил меня обеими руками и попытался бросить в снег. Я знал, что он в совершенстве владеет приемами борьба баритсу и мои шансы в единоборстве с ним были бы невелики, если бы я буквально перед самой экспедицией не окончил недельные курсы интенсивного круглосуточного обучения некоторым приемам восточных единоборств. Теперь я берег Стигера, уговаривая себя не применять ни одного из этих страшных приемов. Победила Дружба! Мы оба упали в снег и, кажется, остались довольными результатами поединка. Главный из них заключался в том, что мы согрелись.

После обеда скорость движения неожиданно упала, особенно у упряжек Уилла и Кейзо, и нам с Джефом приходилось, поджидая их, останавливаться чуть ли не каждые полчаса. Несколько раз солнце предпринимало попытку прорваться через облака, но те, спохватываясь, всякий раз заталкивали его обратно. Прошли за сегодняшний день 20 миль, то есть не много, но и не мало. Мы с Этьенном сделали некоторую перестановку в нашей палатке, поставив между спальниками два фанерных ящика, один из которых служил столом для него, а другой — для меня. Между ящиками установили печки повыше, считая, что так им будет доставаться больше кислорода. Весь вечер печурки работали бесперебойно, делая обстановку в палатке не только сносной, но и приятной. Лагерь в координатах: 75,4° ю. ш., 78,5° з. д.

Чувствуется дыхание не очень далекого от нас океана с запада и в то же время дыхание внутренних районов Антарктиды с юго-востока. Первое — влажное, теплое и размеренное, второе — сухое, холодное и резкое. В том месте, где мы сейчас шли, эти два дыхания сливались, и в результате получалось нечто среднее, но более холодное, чем теплое, более влажное, чем сухое, и вообще какое-то туманное и сиплое.

Где горизонт, где небо? Нет! Опять только шаркающая в белой пустоте лыжа, покрытая тонкой мутной ледяной корочкой! От постоянной капели из носа стекло раскачиваемого ветром компаса, и все. Редкие повороты головы назад — на бредущих за тобой по невиданному следу товарищей и снова снег, снег.

Поверхность пока вполне сносная, а это означает, что падаю я не так часто. Такая монотонность хода и всего окружающего меня пейзажа немного усыпила мою бдительность, и во время одного из очередных поворотов головы я вместо привычных размазанных туманом силуэтов Джефа и Дахо увидел только туман. Я остался один, наедине со своими мыслями и компасом. Без паники! Ждать! Достал из нагрудного кармана штормовки твердую как камень плитку шоколада и, разорвав обертку зубами (перчатки снимать не хочется, берегу тепло — кто знает, сколько придется ждать), начал есть. Успел прикончить целую плитку, пока наконец не появилась упряжка Джефа. Тьюли была очень довольна тем, что отыскала меня, а я, естественно, не меньше ее. Джеф подъехал ко мне и пробурчал через маску: «Не отрывайся далеко, сам видишь, какая видимость». Пришлось пообещать, и движение возобновилось. Перед обедом начался невидимый, но ощутимый подъем и, что самое неприятное, появились заструги. За время частых остановок успел сочинить стихи о сегодняшнем дне:

Практически все сняли лыжи, так как на них было просто трудно удержаться, я же пока их не снимал — на них мне было легче держать направление. Лыжи как бы обозначали собой линию нашего движения, и именно их надо было держать на курсе.