Весь день сегодня какое-то сонное состояние, причем не у меня одного — Джеф и Кейзо жаловались на то же самое. Очень странно, время вроде бы не меняли. Может быть, организм все же чувствует, что идем ночью?! Лагерь в координатах: 89,5° ю. ш., 108,3° в. д.

Минус 27 градусов «утром» и всю ночь, ветер от западо-юго-запада с постепенным переходом во второй половине дня к совершенно ненужному нам северо-западному, притом с одновременным его усилением. Стали попадаться заструги устойчивого северо-западного направления, что наводило на печальные предположения о возможных здесь северо-западных ветрах, не совсем попутных для нас, но пока весь сегодняшний день это были только предположения. К концу дня ощутил усталость, особенно в ногах: наверное, все-таки немного потерял форму на Полюсе. Кейзо оказался великолепным кулинаром. Наше с Этьенном меню было просто на пещерном уровне по сравнению с тем, что вот уже второй день предлагал мне Кейзо. Его поистине фанатичная преданность рису постепенно стала передаваться и мне. Правда, не столько принцип расстановки акцентов в нашем рационе, сместить которые удалось благодаря щедротам полюсного шеф-повара, сколько само отношение к процессу приготовления пищи было у Кейзо абсолютно отличным от моего или, скажем, этьенновского. Если раньше мы с Этьенном, особенно не ломая голову, просто смешивали продукты в разных, достаточно случайных пропорциях, то Кейзо именно священнодействовал. Помню, как он приятно поразил меня в этот вечер, приготовив в качестве закуски сардины. Да, да, те самые сардины, которые мы с Этьенном просто-напросто разогревали в чайнике, а затем незаметно для себя быстро съедали. Кейзо же смешал сардины с какой-то мелкой сушеной рыбешкой и полил все это удивительным соусом, который, начисто перебив привычный запах сардинного масла, придал им неповторимый пряный, сладковатый, типично японский, по словам внимательно наблюдавшего за моей реакцией Кейзо, вкус. Этот сказочный ужин еще более усилил мои опасения, что после месяца, проведенного с Кейзо в одной палатке и за одним столом, я прибавлю в весе. К сожалению, мы не смогли взвеситься на Южном полюсе (как частной экспедиции, нам было отказано в этом маленьком удовольствии), но тем не менее такая уверенность появилась.

Радио принесло не слишком радостную весть из Пунта-Аренаса: DC-6 не сможет летать по крайней мере еще неделю из-за выхода из строя одного двигателя, которому требуется замена. Это означало, что и Лоран, и Крике, и Мустафа с Ибрагимом вновь становились на неопределенное время заложниками базового лагеря. Оператору Эй-Би-Си чудом удалось передать отснятую им пленку из базового лагеря на Кинг-Джордж и далее в Пунта-Аренас. Из Пунта-Аренаса пленку передали в Сантьяго, а уже оттуда — по спутниковому каналу связи в Нью-Йорк в штаб-квартиру Эй-Би-Си, причем едва-едва успели включить эти материалы в специальный воскресный выпуск программы, посвященный нашей экспедиции.

Востока по-прежнему не слышно. За сегодня прошли 26 миль. Координаты показывают, что я довольно быстро ухожу к западу, за день долгота изменилась на 6 градусов, и мы практически вышли на меридиан Востока. Координаты лагеря: 89,2° ю. ш., 105,6° в. д. Характерно, что после нашего более чем удачного выхода на Полюс количество советов по поводу того, как мне надо держать направление, значительно уменьшилось.

Мы с Кейзо начинаем свой день с музыки. Как у всякого уважающего себя японца, у него есть небольшой, но очень хороший плейер. У нас уже есть и любимая утренняя мелодия — это песня под названием «Неожиданное свидание» в исполнении популярной в Японии певицы Марии Такеучи. А сегодняшний день в моем звуковом дневнике открылся прекрасной мелодией из японского фильма «Антарктика». В этой мелодии, исполняемой на электронных инструментах, есть все: и шум ветра, и печаль, и одиночество долгой полярной ночи, и светлый оптимизм незаходящего солнца. Чтобы поддержать настроение, навеянное этой японской мелодией, я приготовил в дополнение к традиционной овсянке специально для Кейзо рисовый пудинг. Несмотря на такое красивое начало, сегодняшнее утро ознаменовалось еще одним конфликтом с собаками, случившимся на этот раз в нашей упряжке. Пока я готовил завтрак, Кейзо, насвистывая только что звучавшую мелодию, занимался подготовкой новых постромок для собак взамен потрепанных старых. Эта процедура отняла у него минут тридцать, и скоро две новенькие ярко-оранжевые веревки с петлями на концах были готовы. Мы закончили завтракать, и Кейзо пошел к собакам. Буквально через пять минут я услышал его крики и чье-то низкое недовольное ворчание, а еще немного спустя ворчание перешло в визг наказываемой собаки. Я высунул голову из палатки. Кейзо склонился над прижавшим уши Бьеланом, огромным эскимосским псом темно-серой масти, самым старшим среди наших собак. Одной рукой Кейзо держал Бьелана за ошейник, а другой, в которой я заметил обрывок новенькой оранжевой веревки, крутил перед носом Бьелана, приговаривая: «Уот из ит, а?!» Бьелан ничего не отвечал. Постращав преступника таким образом, Кейзо отошел от него и занялся другими собаками, повернувшись к Бьелану спиной. Не понимаю, как Бьелан с его огромным жизненным опытом не прочувствовал истинного настроения хозяина, но уже через пять минут я вновь услышал буквально вопль негодования и увидел, как Кейзо, не сдержавшись, начал молотить перчаткой Бьелана, который с завидным хладнокровием прикончил уже второй, приготовленный для другой собаки, но, к несчастью, оказавшийся рядом с ним новый постромок. Можно представить себе состояние Кейзо, лишившегося один за другим двух самых свежих постромок. Несмотря на всю строгость наказания, видно было, что пес нисколько не сожалеет о случившемся и не собирается делать из происшедшего должных выводов. Полагаю, что новые постромки привлекли его отнюдь не своей свежестью, а скорее всего тем, что сохранили в себе ароматы нашей кухни и, в частности, рисового пудинга. Итак, связав постромки, мы наконец вышли. Ничто не разнообразило пейзаж до полудня — даже заструги, эти навязчивые наши спутники, исчезли, и мы двигались по плоской, как стол, белой равнине. После полудня снова начались купола и невысокие, ориентированные в северо-западном направлении заструги. Сегодня, когда я по обыкновению после остановки на обед подошел к собакам, чтобы похвалить их за хорошую работу, Тьюли тоже, как всегда, увидев меня, завалилась на спину, чтобы я почесал ей брюхо. Почесывая живот собаки, я вдруг почувствовал, что он явно округлился. Правда, и раньше, глядя на Тьюли со стороны, я ловил себя на мысли, что она вроде бы стала полнеть, но всякий раз отгонял эту мысль прочь, приписывая все эти изменения хорошему аппетиту и не слишком обременительной работе в последнее время. Но сейчас я был почти уверен в том, что то, чего мы так боялись, все же случилось тогда, в базовом лагере, и подлый Кука, по-прежнему продолжающий пребывать в летаргическом состоянии, все-таки успел сделать свое черное дело. Я поделился этими соображениями с Джефом, и мы оба стали гадать: если да, то когда? Увы, никто из нас не знал, как долго длится беременность у собак: два или три месяца? Получалось, что если два, то предполагаемые роды могут произойти перед станцией Восток и нам будет нелегко создать для роженицы приличные условия, а если три, то придется ее оставить на Востоке и тогда это будут первые за всю более чем тридцатилетнюю историю Востока роды на станции. Сама будущая мамаша не проявляла пока никакой озабоченности в связи со своим положением: она по-прежнему была вполне игрива и достаточно старательно тянула нарты, как всегда уверенно следуя за мной. Подозреваемый в отцовстве Кука тоже не принимал никакого участия в ее состоянии и продолжал спать даже, кажется, во время еды. По-прежнему нет связи с Востоком. В нашем японском ресторане сегодня вечером соус «Фунатсу», мясо и концентрированный виноградный сок. Координаты: 88,8° ю. ш., 105,6° в. д.

Сегодня утром впервые под моим руководством Кейзо принимал снежный душ. Несколько раз до этого он пытался делать это самостоятельно, но поддержки не находил и даже порой встречал холодное непонимание со стороны своих прежних партнеров по палатке. Снежный душ по утрам требовал от исполнителя большой выдержки и силы воли, особенно в холодную и ветреную погоду. Я увлекал своего молодого, но бесспорно талантливого ученика личным примером. Более того, с наступлением лета я стал принимать душ дважды в день — утром и вечером. И вот сегодня, закончив обтирание, я заглянул в палатку. «Мистер Фунатсу? — спросил я, увидев сидящего по-турецки в дальнем углу палатки Кейзо, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пожалуйста, на выход, но без вещей!» Кейзо минуту собирался с силами, а затем, как в омут, нырнул в дверь. До меня донеслись его крики, и вскоре появился он сам, мокрый, но довольный. «Ну, как?» — спросил я. «Сейчас превосходно», — уклончиво отвечал ученик, подвигаясь поближе к примусу. Мы отметили начало доброй традиции плотным завтраком.

Сегодня замечательный день: тихая солнечная погода, минус 26 градусов, прекрасное скольжение. Мы шли, кажется, не торопясь, но ходко. Ровная поверхность усыпила бдительность пойнтмена, и несколько раз я ловил себя на том, что, всецело погруженный в мысли о предстоящей встрече в Мирном и возвращении домой, подолгу не смотрел ни на компас, ни на тень. Сейчас и дома уже выпал снег. Наташа и Стас готовятся к Новому году, возможно, уже купили елку, и она стоит на холодной и темной веранде, сохраняя к празднику свой сказочный смолистый аромат… Обернулся и, к своему ужасу, обнаружил, что уже метров сто или даже более иду каким-то совершенно загадочным курсом, чуть ли не под углом 30 градусов к нужному направлению. Поспешно исправил курс, но поздно — собаки непременно повторят этот зигзаг и, наверное, разбудят моих товарищей… Правда, от самого Полюса Джеф постоянно шел на лыжах рядом с нартами, не держась за стойку, и видел все мои маневры. Потом, уже в конце дня, он сказал мне: «Виктор, я могу точно сказать тебе, сколько раз в день ты думал о Наташе, причем не мимолетно, а серьезно. Сегодня по меньшей мере два раза до обеда и три после! Давно мы не ходили таким замысловатым способом, как во время этих твоих раздумий». Вопроса о моем профессиональном несоответствии даже не возникло — всем все было понятно, а размышления о родных и близких признаются уважительной причиной для подобных отклонений от курса, особенно в Антарктиде и особенно в хорошую погоду.

Вчера вечером произошел любопытный случай, послуживший мне основанием для производства профессора Чина Дахо в новый, как мне кажется, весьма почетный чин кэмп менеджера — директора-распорядителя лагеря. Вчера я, как всегда, остановился в 6 часов. Минут через десять подошла упряжка Джефа и Дахо. Поджидая остальных, мы построили еще одну снежную пирамиду. Заметив приближение упряжки Кейзо, профессор неожиданно выскочил ей навстречу и стал показывать, куда ей стать, то же он сделал и с упряжкой подошедшего позже Уилла. В результате все три упряжки разместились примерно в вершинах правильного треугольника: с одной стороны близко друг от друга, а с другой — достаточно далеко, чтобы собаки не вошли в слишком тесный контакт друг с другом. До этого мы размещались в основном в одну линию, так что иногда от первой палатки до последней было не менее 200 метров. Сейчас конфигурация лагеря была всеми признана близкой к идеальной, и, несмотря на то что, заботясь о размещении упряжек, профессор преследовал свои цели (для отбора проб снега ему надо было, чтобы упряжка, вёзшая ящик с образцами, находилась с наветренной стороны), с моей легкой руки он был назначен на эту новую в штатном расписании должность. Вот поэтому сегодня, видя, что профессор как-то равнодушно наблюдает за приближающимися упряжками, не делая никаких попыток выйти им навстречу, я подбежал к нему и вежливо попросил его заняться своим делом, прозрачно намекнув при этом, что не зря же ему со вчерашнего дня увеличили зарплату в экспедиции на целых тридцать долларов. Профессор, оправдываясь тем, что он ничего не знал о повышении, побрел навстречу упряжкам. С этого дня всякий раз прежде, чем ставить или снимать палатку, все должны были обращаться за разрешением к профессору. Эта игра продолжалась около недели, а затем тихо сошла на нет. Наблюдая за профессором в течение всего нашего перехода, я все больше и больше склонялся к мысли, что гляциологическая наука, к которой я никогда не питал особых симпатий из-за ее пристрастия к снегу, льду и холоду, все-таки иногда может быть полезной и простым людям. Каждый день сразу после нашей остановки профессор с лопатой на плече удалялся от лагеря в наветренную сторону метров на двадцать-тридцать и быстро, профессионально рыл в снегу яму глубиной около метра и площадью тоже примерно метр. С самого дна ямы профессор торжествующе извлекал маленький кусочек снега и надежно прятал его в заранее припасенный полиэтиленовый сосуд. Яма пустовала всю ночь, а утром… Утром, примерно без десяти восемь, профессор выбирался из палатки и, озираясь, крался к яме. В течение следующих по меньшей мере 10 минут всякий, кто оказывался в это время рядом с нашим лагерем, мог наблюдать совершенно жуткую картину «Голова профессора Дахо», причем порой, если было особенно ветрено и холодно, профессор не снимал даже маски, и оттого его абсолютно черная голова над плоской белой равниной представляла собой еще более жуткое зрелище.

Сегодня, несмотря на вторник, у нас с Кейзо был рыбный день: сардины и креветки с картошкой. Все оказалось очень неплохо, несмотря на то что мы не удержались и чуть подпортили блюдо кусочком мяса. За день прошли 26 миль. Восток по-прежнему не слышен. Лагерь в координатах: 88,4° ю. ш., 104,4° в. д.

Результаты моей работы по обучению Кейзо основным правилам и приемам закаливания начали сказываться быстрее, чем мы ожидали. Сегодня утром у Кейзо заболело ухо. Я, чувствуя в глубине души, что в этом есть и моя доля вины, сбегал в палатку доктора Этьенна и взял у него совершенно убойный, по его словам, антибиотик. Кейзо послушно съел пилюлю и перед выходом оделся потеплее. День как две капли воды похож на предыдущий и вновь, как вчера, располагал к размышлениям, но на этот раз я старался петлять не слишком сильно. Сочинил стихотворение ко дню рождения мамы, который будет 23 декабря:

Теперь весь вопрос в том, как его передать. Востока не слышно, остальные наши корреспонденты плохо понимают по-русски. Одна надежда на то, что завтра или послезавтра Восток все-таки прорежется и я успею передать радиограмму. За день сегодня прошли 25 миль. Пилюли доктора оказались достаточно эффективными, во всяком случае после обеда у Кейзо боль прошла, но, к сожалению, ненадолго. Вечером он опять жаловался на постреливание в ухе. Я рекомендовал своему ученику на всякий случай отказаться на время от снежного душа по утрам и прогулок босиком по снегу по вечерам, к чему я усиленно склонял его еще вчера.