На Лебяжье озеро летом налетают черные лебеди, потому — Лебяжье. У дальнего берега бьют теплые ключи, так что вода тут, считается, круглый год теплая. Особой теплости нет, конечно, глубина — метра четыре. Главный судья соревнования Лялич притопывал ножкой: «Не толпись, народ! Лед продавите, вон уж — шевелится!» Но лед, конечно, не шевелился, толстый все же — апрель, лед в силе. А собралось чуть не полпоселка, лучшее кино — «моржи» будут нырять. Это всегда щекочет хилую душу: стоишь в шубе, валенках, нос — в воротник, а кто-то, голый, ух — в воду.

«Стариком нырнешь — молодым вылезешь», — смеется Лялич.

«Слаб'o, Григорий Петрович!» — подначивает Олег Миронов, лучший ныряльщик, ответственный за это соревнование.

«А чего? — хорохорится Лялич. — Я в тридцатом году стометровку бегал, по Союзу держал призовое место!»

Длинный Иргушин, полураздетый уже — он и всегда-то без пальто ходит, в курточке, — бегает возле, уточняет условия:

«Значит — в эту майну заныривать? Так! А тут вылезать?»

«По-моему, «моржи» обычно соревнуются в открытой воде, — заметила осторожно Пронина Галина Никифоровна. — Я, конечно, в этом вопросе некомпетентна, но мне так казалось».

«Точно, Галина Никифоровна, — смеется Олег Миронов. — Но для нас это — пройденный этап, мы уже третью зиму подо льдом ходим. Надо расширять спортивные рамки!»

«Все же — опасно», — поежилась Пронина.

«Это — без привычки, — легко пояснил Олег. — Впрочем, я до начала еще этот путь пройду. Чтоб исключить случайности».

Быстро стянул через голову свитер.

Дала ему мысль…

«А чего проходить? Горы, что ли, тебе на дне нарастут? Я позавчера тут нырял, — успокоил Иргушин, опять к Ляличу пристает: — А расстояние между майнами? Мало вроде!» — «Хватит, — смеется Лялич. — Тобой расстояние меряли, островная мера длины — один иргушин. Ты знай ныряй». — «Детская длина, — пыхтит Иргушин, расшнуровывая лыжные ботинки. — А приз будет?»— «Обязательно, Арсений Георгиевич, — говорит Пронина Галина Никифоровна. — Очень красивый кубок». — «Иргушин небось и место ему приготовил в Красном уголке? — смеется Миронов, почти уже голый. — А мы заберем на цунами, верно, Саша?» — «Заберем», — кивает Агеев солидно. «Все кубки у нас на заводе, — смеется Иргушин. — Это уже славная традиция». — «А мы эту традицию порушим!» — кричит ему Агеев.

Шутит. Это он редко себе позволяет — шутить с Иргушиным, поскольку Иргушин смотрит на Агеева сквозь, не стесняется это показывать. Но сейчас, чувствует Агеев, пошутить можно.

«Начинаем, что ли?» — сказал Лялич, оглядываясь на всех.

Олег Миронов уже стоял возле майны на изготовку.

«А не твоя очередь, — засмеялся Лялич ехидно. — По алфавиту».

«Я сейчас — как частное лицо, — засмеялся Олег Миронов в ответ. — Пока суть да дело — один разик пройду подо льдом».

«Еще чего!» — сказал Лялич, оттесняя его от майны.

«А не имеете права, — дурачился Олег. — Я же ответственный за соревнование, должен проверить».

«Страховкой хоть обвяжись!» — крикнул Иргушин.

«А как же», — махнул Олег рукой, небрежно бросил веревку вокруг себя, затянул туго, но не завязал хорошим узлом, как положено, а просто закинул один конец за другой.

«Привет, — крикнул. — Я сейчас!»

Никто не успел его остановить.

Страховка тут же ослабла у Костьки Шеремета в руках, он ее вытащил, ненужную. Целой была веревка, просто не завязал Олег.

То ли Миронов сбился с пути, что не нашел майну, хоть и знакомый ему был путь, то ли — судорога, как в воде бывает: скрутит мгновенно. Никто ничего не знает. Не нашли. Течение в Лебяжьем порядочное, хоть и озеро, широкой протокой прямо выносит в море…

Сразу за Олегом, как увидели — нет, бросился в воду Агеев, который был уже наготове — как первый по алфавиту участник. Громко кричала Верка, рвала с себя шаль. Агеев пробыл недолго, всплыл как-то боком, обдирая лед плечом, скрюченный — будто мертвяк. Его выволокли из майны, и он обвис в руках, глаза закрыты. Потом его стало рвать, наглотался воды. И он так и рвал, у женщин в руках, с закрытыми глазами и серый лицом до синевы. А уже ушли в воду Иргушин, Юлий Сидоров, молодой парень Вениамин, в другую майну — Костька Шеремет, первый на острове «морж».

«Сколько минут прошло?» — спросил кто-то Лялича, стоявшего в общем беге недвижно.

Лялич взглянул на секундомер. Вдруг взвизгнул, бросил секундомер об лед, рванул на себе пальто и схватился за бок, оседая вниз. Это у него первый был приступ с сердцем, после-то уж сколько раз было. «Гриша!» — закричала терапевт Верниковская, бросила Агеева и метнулась к Ляличу. Но, вместо — колоть или что там, встала возле Лялича на колени, стала целовать в щеку, все же — брат, хоть во всем они разные. Медсестра Шурочка Пронина оттолкнула Верниковскую, сделала что надо. Много мужчин уже ныряло, кто и никогда не нырял. Зачем-то били во льду еще майны, хоть уж было ясно.

Агеев пришел наконец в себя. Пронина Галина Никифоровна хотела отправить его на машине. «Нет», — замотал. Снова полез в воду, вот тебе и Агеев. В поселке так потом и говорили — позже, конечно: «Вот тебе и Агеев!» Он да директор Иргушин дольше всех ныряли. Все уже бросили, оделись уже. А они — нет. Даже Елизавета Иргушина сказала: «Поздно, Арсений, милый, — все». Но Иргушин зубы сдавил: «Нет». Опять полез.

Выскочил. Спросил Елизавету: «Сколько?» — «Двадцать семь минут прошло…» Заскрипел зубами. Оделся. Ни на кого не глядя, загребая снег длинными ногами, пошел к дальней сопке, через озеро напрямик. Побежал. Погодя, следом за ним, тронулась Пакля, которую никто вроде бы и не видел, что она тут. «Может, машину за ними послать?» — сказала Пронина Галина Никифоровна. «Зачем это?» — сказала Елизавета Иргушина и тут только заплакала.