— Не погуби, госпожа! Не отпущая от себя! Идтиш-то мне некуда, а коли Ванька прознает про то, што я один без вас, не поверит жишь, што отпустили меня. Высечет, ой, высечет месяц сесть не смогу. Да и чаво можу я сам? Ничаво!

Стенания продолжались, сапоги мои блестели, как новые, а Ниал ухмылялся, нянчайся теперича, мол, со служкой своим. Да, нехорошо получилось. Но делать нечего.

— Ладно, Федор, не ной. Сослужишь мне службу, напишу письмо, что, мол, свободен теперича отныне и на веки вечные до скончания времен, да еще и денег дам.

Федор замер перед очередным лобызанием, когда услышал про деньги. Волшебное слово, прямо-таки творит чудеса.

— Едем мы по делам, если выслужишься, удостою звания, крест подарю или чего у вас тут принято дарить?

Федька просиял, вскочил на ноги, благодаря меня и до земли кланяясь.

Теперь наш путь еще больше замедлился. А с другой стороны, отсрочка есть, дольше едем — лучше подготовка! Федька шел за нами, категорически отказываясь сесть позади Ниала. С господами, мол, не ровня. Я же (как императрица и госпожа), не удостоила его такой чести (ужо больно от него потом несло). Вот и поспешал за нами, напевая песенки. Первые пятнадцать минут это было прикольно. Но потом экзотическая помесь хохлятского говора (что я еще могла выдержать) и отсутствие слуха (вызывающее желание достать меч, что теперь висел у меня за спиной на веревке) довели меня до всем известной ручки и каления. Эльф же ехал себе спокойно, как будто заткнув уши берушами, напевая себе веселенькую мелодию, словно его и не касается эта пытка пением. Хотя Федька не задает лишних вопросов и это главное. Идет себе и не ноет пока, спокойный, как корова идущая на заклание, хотя, те и то беспокойнее.

Ехали мы уже около часа полтора, вскоре начнет смеркаться. Магический тракт, Марианским его еще называют, по которому мы ехали, бежал себе, не торопясь, огибая холмы, где-то вдалеке несколько раз появлялись горы, но мы так ни разу к ним и не приблизились. Типичная холмистая местность с кустарниками, рощицами, где-то попадались засеянные поля, на которых уже повылезала пшеница или какой-то другой фрукт.

— Федор! — Окликнула я рыжего, попридержав коня.

— Чаво, госпожа? — Раболепно и обожающе, с надеждой в глазах глянул на меня певец без слуха и голоса.

Лучше занять его разговором, чем выслушивать эти народные сказки об искреннем негодовании мужа "Шошь ты, баба с коромыслом, шошь ты рожею не вышла!".

— Так ты чего делал-то на тракте?

— Ну, дык, я того, по нужде. — Начал было свей емкий рассказ Федька.

— Я говорю, не когда мы мимо проезжали, а вообще, чего тебя туда занесло?

— А-а, вот об чем спрашиваете! Дык, я жениться собирался.

— А невесты только на тракте? Искал что ли?

— Упасите Боги, нэвэсту на тракте искати, те для радости тэлэсной. Есть ужо нэвэста-то у меня. Гарна дивчина, червлена губами, бровьми союзна.

— Ну, так чего тебе надо, собака? — Вспомнила я советскую комедию.

— Дык, ничего, ничего не надо, госпожа.

— Дык, и женись, хороняка!

Глаза Федьки засияли, и видно было, что любит избранницу свою этот незадачливый похититель. И именно за это и прониклась я к нему доверием. Ладно, что умом не вышел, зато верный (женская логика)!

— Жениться-то не мудрено!

— Сватался уже? — Что-то так интересно стало. А как еще время в пути коротать, когда ноги воют волками от безвылазного сидения на седле, спина по той же причине, только душа стосковалась по общению.

— Дык, в том-то и дело, госпожа, я хто — простой холоп на службе у Потаниных, купцов нашенских местных. Давеча был! — Вспомнил Федька о многообещающей перемене в жизни. — А теперича оно, конешно, все по-другому! Теперича я могу к Марфой Васильвне посвататься, когда службу-то по вам отслужу…

— Ты еще панихиду мне закажи! — Обрадовалась я неожиданному пророчеству. Может и не успею до Пустыни доехать? Али там горемычная сгину?

— Простите, госпожа! — Кинулся рыжий в ноги опять. — Не грамотный я, можу ляпнуть. Як выслужуся!

— Да, встань, Федор! Прощаю я тебя! И давай не отходи от темы, что там с твоей Марфой Васильвной?

— Дык, она дочь купца Малахина и приданое за нее дают ОГО!

— Что за деньгами повелся?

— Нет, госпожа, нет! Люблю Марфушу, деревянника от ееного батьки не надо, лишь бо со мною была. Но разве Малахин отдаст свою едину дочь такому, как я, голоногому? — Опечалился Федька.

— Ты прав, жизнь здесь несправедлива! — Поддержала я. — А Марфа-то любит тебя?

— Любит! Я ей-то и сказал, сбежу от Потаниных, деньгов соберу и засватаюсь к Малахину. А она на грудь кидается и ревет, не пущу, мол, пропадешь!

Глазки Федьки опять засияли, замечтался о подвигах, сложенных о нем народных песнях и как приедет на вороном жеребчике, да в новом кафтане с закрученным чубом и усами к невесте своей! Я прямо-таки видела эту несложную цепочку размышлений. Подъехала к Ниалу, оставив Федьку наедине с мечтами и планами на будущее.

— Если я из Пустыни не вернусь, выдай ты ему, пожалуйста, коня да денег, можно дом какой-нибудь.

— Если ты из Пустыни не вернешься, боюсь, ему не конь с домом понадобиться, а местечко под могилку.