Оглядываясь теперь – из мёртвой тишины комнаты в мотеле “Нортвью” – я понимаю, что вторжение Геннадия в мою жизнь, его попытка присосаться к моему запасу МДТ, выбила меня из привычной колеи. Я потерял почти всё и возмутился тому, что кто-то может так легко отнять у меня то, что осталось. Я перестал принимать по несколько таблеток в день, потому что боялся очередной полосы отключек, боялся снова поддаться такому уровню помутнения и непредсказуемости. Но не хотел я и сдаваться, бросить всё – особенно на расправу кружащему стервятнику Геннадию. К тому же отдавать МДТ Геннадию – только продукт переводить. Он вдруг заговорил на нормальном английском? Тоже мне достижение. Он так и остался бандюком, жуликом.

МДТ таких людей изменить не может. По крайней мере так, как изменил меня…

На волне этого осознания я решил сделать последнее усилие. Может, получится что-нибудь спасти. Может, даже переломить ситуацию. Я ещё раз позвоню Дональду Гейслеру и буду умолять поговорить со мной.

Хуже-то не будет.

Я залез в записную книжку Вернона, откопал номер и набрал. – Да?

Я помолчал секунду, а потом бросился в бой.

– Это снова друг Вернона Ганта, не вешайте трубку, умоляю… пять минут, мне нужно только пять минут вашего времени, я заплачу вам… – эта мысль пришла мне в голову прямо на ходу – …заплачу пять тысяч долларов, по тысяче за минуту, просто поговорите со мной…

Я остановился, он тоже молчал. Я так и ждал, уставившись на коричневый конверт на столе. Он издал долгий вздох.

– Г000споди!

Я не понял, что он имеет в виду, но трубку он не бросил. Я решил не давить. Поэтому тоже молчал. В конце концов, он сказал:

– Мне не нужны ваши деньги. – Ещё помолчав, добавил: – Пять минут.

– Спасибо… огромное.

Он дал мне адрес кафе на Седьмой-авеню в Парк-Слоуп в Бруклине, и предложил встретиться там через час. Он высокий, придёт в жёлтой футболке.

Я принял душ и побрился, быстренько умял чашку кофе с тостом и оделся. Прямо сразу, на Десятой улице, поймал такси.

Кафе оказалось маленьким, тёмным и почти пустым. За столом в углу сидел высокий дядька в жёлтой футболке. Пил эспрессо. Кроме чашки, едва начатой, на столе лежала пачка “Мальборо” и “Зиппо”. Я представился и сел. По серым волосам и морщинкам вокруг глаз я предположил, что Дональду Гейслеру около пятидесяти пяти. У него было усталое, грубое поведение секс-героя квартала, и может, даже не одного.

– Ну ладно, – сказал он, – чего ты хочешь?

Я быстро и с купюрами объяснил ему свою ситуацию. В конце я сказал:

– Так что больше всего мне нужно знать дозировку. А если таких сведений нет, то хотя бы про помощника Вернона по имени Том или Тодд.

Он печально кивнул и уставился на чашку с кофе. В ожидании, пока он соберётся с мыслями, я вынул пачку “Кэмэл” и закурил.

Я почти докурил сигарету, когда он заговорил. Мне показалось, что договорённость про пять минут мы уже нарушили.

– Года три назад, – сказал он, – или три с половиной, мы встретились с Верноном Гантом. Тогда я был актёром, в небольшой труппе, которую мы организовали лет за пять до того. Мы ставили Миллера, Шепарда и Мамета, такие спектакли. И пользовались определённым успехом – особенно когда сделали “Американского Бизона”. И мы много гастролировали. – Я сразу понял по усталым интонациям его голоса, по тому, как он не враз сумел начать, что, несмотря на прежние возражения, разговор у нас будет долгим.

И аккуратно заказал ещё эспрессо у проходящей мимо официантки, и закурил очередную сигарету.

– Когда мы познакомились с Верноном, мы в труппе решили сменить направление и сделать постановку “Макбет” – в которой я должен был играть главную роль. И режиссировать. – Он прочистил горло. – Тогда встреча с Верноном казалась мне большим везением – потому что я перепугался до усрачки перспективы ставить Шекспира, а он предлагал мне… ну, ты хорошо понимаешь, что он предлагал.

Гейслер не торопился, взвешивал каждое слово и ронял мне в уши. Голосом актёра. Ещё у меня, по мере рассказа, крепло ощущение, что раньше он никогда не рассказывал эту историю. Его отчёт о ранних днях МДТ был куда полнее, чем у Мелиссы, но повторял всё то же с точностью до. Верной сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться, и после пары 15 мг доз МДТ запомнил весь текст Макбета – хоть и перепугал этим других актёров и друзей. Пока шли первые репетиции, он выпил ещё дюжину таблеток, где-то по три в неделю. Маркировки на таблетках не было, но партнёр Вернона, парень по имени Тодд, однажды пришёл вместе с ним и объяснил про дозировку, и что есть МДТ, и как он работает. Этот Тодд ещё задавал Гейслеру вопросы про самочувствие, реакцию на наркотик и неблагоприятные побочные эффекты. Гейслер сказал, что у него всё хорошо.

За две недели до премьеры и под сильным давлением Гейслер выгреб банковский счёт и поднял дозу до шести таблеток в неделю – “Чуть не по таблетке в день”, как он сказал.

Я хотел спросить о Тодде, и что он говорил про дозировку – но при этом видел, что Гейслер крепко сосредоточился, и не хотел прерывать ход его мыслей.

– Потом, за пару дней до премьеры, всё пошло прахом. Со вторника по пятницу всё развалилось… вдребезги.

До этого момента Гейслер обе руки держал под столом, и я их не видел. Я ничего такого не подумал, но когда он потянулся правой рукой к чашке эспрессо, я заметил, как она дрожит. Сначала подумал, что это симптом алкоголизма, похмельный тремор, в таком ключе, но когда увидел, как он наклоняется, сжимает чашку, чтобы наверняка донести до губ и не расплескать кофе, я понял, что он страдает от нейрологического нарушения. Он осторожно поставил чашку на место, потом углубился в тяжкий процесс раскуривания сигареты. Делал он это молча, многозначительно, никак не комментируя свои затруднения. Он знал, что я смотрю, и это превратилось в своеобразное представление.