Моргенталер снова вдохнул и выдохнул, словно надеялся сдуться. Потом поёрзал на скамейке, устраиваясь поудобнее.

– Ну вот, – начал он, – на это лекарство были очень сильные негативные реакции. Люди внезапно становились агрессивными, теряли самоконтроль, у них начинались временные потери памяти. Один человек по секрету сообщил, что были смертельные случаи, но их скрыли. Испытания прекратили, от лекарства – МДТ-48 – отказались. Фюрстен уволился и за год допился до смерти. Никто из тех, с кем я говорил, не мог ничего доказать или подтвердить. Всё оставалось на уровне слухов – поэтому в моём деле эта информация совершенно бесполезна.

– Тем не менее, я говорил со многими людьми из странного, чудесного мира нейропсихофармакологии – попытайся выпить пару стаканов и выговорить это слово – людьми, чьи имена я не могу называть, и оказалось, что в середине восьмидесятых пошли слухи, что разработку МДТ продолжили. Конечно, не больше, чем слухи, – он повернулся и посмотрел на меня, – но теперь вы говорите, что это охуительное вещество фактически выплеснулось на улицы?

Я кивнул, вспомнив о Верноне, Деке Таубере и Геннадии. Не желая разглашать свои источники, я не говорил Моргенталеру ничего про Тодда Эллиса, и про неофициальные испытания, которые он вёл для “Юнайтед-Лабтек”.

Я потряс головой.

– Вы говорите про середину восьмидесятых?
– Да.

– И эти испытания были… неофициальными?

– Однозначно.

– Кто отвечает за эти исследования в “Айбен-Химкорп”?

– Джером Хейл, – сказал он, – но я уверен, что он тут ни при чём. Он слишком почтенный учёный.

– Хейл? – сказал я. – Есть связь?

– Ага, – сказал он и засмеялся, – они братья. Я закрыл глаза.

– Он работал с Раулем Фюрстеном в молодости, – продолжал рассказывать Моргенталер. – А потом занял его место. Но под ним должен работать кто-то ещё, потому что Хейл сейчас скорее администратор. Впрочем, это неважно, это всё равно “Айбен-Химкорп” – фармацевтическая компания, скрывающая определённую информацию ради прибыли. Мы работаем над делом в таком ключе. Они подтасовывали информацию об испытаниях трибурбазина, и если я смогу доказать, что они так же поступали с МДТ и такова схема их работы… успех нам обеспечен.

Моргенталер обрадовался возможности выиграть дело, но я не верил, что возможно переиграть тот факт, что Джером Хейл и Калеб Хейл – братья. Подтекст этого факта меня ужаснул. Калеб Хейл начал карьеру в ЦРУ в середине шестидесятых. Работая над “Включаясь”, я читал про научно-исследовательский отдел ЦРУ, и как проект “МК-Ультра” тайно финансировал исследовательские программы разных американских фармацевтических фирм.

Внезапно это дело приобрело громадный, головокружительный масштаб. Ещё я увидел, как глубоко забрался в него сам.

– Так вот, мистер,Спинола, мне нужна ваша помощь. А что нужно вам?

Я вздохнул.

– Время. Мне нужно время.

– Для чего?

– Подумать.

– О чём тут думать? Эти ублюдки…

– Я понимаю, но дело не в этом.

– А в чём дело, в деньгах?

– Нет, – сказал я сочувственно, и покачал головой. Этого он не ожидал, ему наверняка сразу показалось,

что я таки хочу денег. Я почувствовал, как он начинает нервничать, когда до него доходит, что я могу исчезнуть.

– Сколько вы будете в городе? – спросил я.

– Мне надо улететь вечером, но…

– Давайте я вам перезвоню завтра-послезавтра. Он задумался, явно не зная, что ответить.

– Слушайте, почему бы…

Я решил, что надо закрывать тему. Мне самому это не нравилось, но выбора не было. Мне нужно было уйти и подумать.

– Если понадобится, я приеду в Бостон с образцами. Только… давайте я позвоню завтра-послезавтра, ладно?

– Ладно.

Я встал, он тоже. Мы пошли назад на Пятьдесят Девятую улицу.

На этот раз уже я поддерживал молчание, но скоро у меня появился вопрос, и я сразу его задал.

– То дело, над которым вы работаете, – сказал я, – девушка, которая принимала трибурбазин.

– Да?

– Она… она действительно убила его?

– Именно это “Айбен-Химкорп” и собирается оспорить. Они вытащат на свет каждую проблему у неё в семье, жестокое обращение, всё дерьмо, которое они сумеют раскопать и выставить её мотивацией. Но суть в том, что все, кто её знал – а мы говорим о девятнадцатилетней девочке, студентке колледжа – все, кто её знал, говорят, что она была милейшим и умнейшим человеком.

В животе у меня начало крутить.

– Значит, всё-таки вы говорите, что виноват трибурбазин, а они – что она сама.

– Если так сформулировать, то да – химический детерминизм против моральных факторов.

Ещё была середина дня, но небо затянули облака, поэтому освещение стало очень странным, почти желчным.

– Вы верите в то, что это возможно? – сказал я. – Что лекарство может изменить нашу личность… и заставить делать то, что мы не хотим?

– Неважно, что я думаю. Пусть думают присяжные. Если “Айбен-Химкорп” не сдастся. В этом случае вообще не важно, кто что думает. Но я скажу тебе одну вещь. Не хотел бы я быть среди присяжных.