— Не повезло бедняге, — заметил Ситон. — Особенно если учесть, что этот пистолет был у него уже тридцать лет.

— Вот именно, — кивнул Коуви, затягиваясь сигарой. — Затем, через неделю после трагической смерти, под скалой на объекте пропали двое строительных рабочих. Их обнаружили только спустя двое суток. Правда, их особенно и не искали, ибо решили, что эти двое ушли самовольно, как поступали в ту пору многие странствующие наемные работники. Они могли отправиться на поиски другой работы. Или лучше оплачиваемой, или с более удобным графиком, или поближе к дому. Их тела нашли в подвале, где у Фишера был целый лабиринт. Они висели рядышком на одежных крюках на стене бильярдной.

Ситона прошиб холодный пот. Мысль о подвале Фишера, с немыслимыми ужасами, невольно вернула его в Брайтстоунский лес. Он, как наяву, увидел сквозь редеющие стволы оранжевые солнечные блики на стеклах асимметричных окон башни.

— Я ни за что туда не вернусь, — сказал он.

Если Коуви и приписал это замечание на свой адрес, то даже виду не подал. Будто не расслышав слов Ситона, он невозмутимо продолжал:

— На этом проект психиатрической лечебницы был закрыт, и, по документам, дом Фишера остался в собственности совета графства. Однако, думается мне, вряд ли найдется человек, знающий, как подобную собственность использовать или извлечь из нее выгоду. По крайней мере, со времен Фишера таких не нашлось.

— Почему вы заинтересовались моим случаем? — спросил Ситон.

— Я интересуюсь паранормальными явлениями, — ответил Коуви.

— Вы это уже говорили.

— Судя по всему, Клаус Фишер тоже ими интересовался, хотя и преследовал при этом цели, отличные от моих. Как мне стало известно, он в своем имении в Брайтстоунском лесу под видом званых вечеров проводил специальные обряды. Все это продолжалось до тридцать третьего года, когда он внезапно исчез в неизвестном направлении. Сейчас, полвека спустя, можно сказать, что Фишер бежал из собственных владений, но семь лет, проведенные им в том доме, как мне кажется, отмечены бурной деятельностью, разумеется весьма своеобразной.

— Психиатры не верят в магию, — не сдавался Ситон.

— Значит, вы должны меня убедить.

— Это не входит в мои обязанности.

— И все же. Я хотел бы знать, что с вами случилось в те выходные.

— У меня нет желания с вами делиться.

— Но ведь вы можете и передумать, — пожал плечами Коуви. — Тот не меняет убеждений, кто не мыслит. Знаете, кто это сказал?

— Нет.

— Угадайте.

— Витгенштейн, [68] — сказал Ситон.

— Фредди Лейкер, [69] — улыбнулся Коуви.

Ситон, не выдержав, снова рассмеялся.

Он встречался с Коуви раз в неделю, и так в течение месяца. За четыре часовых сеанса Пол выложил ему все. Или, по крайней мере, ему так казалось. В конце месяца он согласился на сеанс гипноза. Коуви объяснил, что гипноз может помочь Ситону восстановить в памяти забытые подробности. Кое-что из увиденного и услышанного на острове, возможно, настолько поразило или напугало Пола, что он загнал это в глубь подсознания. Типичный случай среди тех, кто получил психологическую травму.

Особенно интересовал Малькольма Коуви тот отрезок времени, когда Ситон уснул у ручья прямо на земле.

Ситон согласился на гипноз, хотя и понимал, что тем самым волей-неволей нарушает собственный зарок никогда не возвращаться во владения Фишера.

Он согласился еще и потому, что беседы с Коуви все же помогли ему. Он стал лучше спать, его реже мучили кошмары. Панические атаки, случавшиеся в больничном душе и в лифте, полностью прекратились. Ситон чувствовал, что одна только манера Коуви слушать уже приносила ему облегчение. Психиатр молча попыхивал сигарой и следил за рассказом. При этом он ни разу не высказал хоть малейшего недоверия к нему. Более того, ни в тоне его голоса ни в выражении лица никогда не проскальзывало даже тени сомнения в достоверности излагаемых событий или в душевном здоровье пациента. Ситон предположил, что доктор действительно ему верит. Если же нет, то тогда он прекрасный актер.

— Иллюстративность можно объяснить двумя способами, — сообщил Ситону Коуви во время последней беседы, уже после сеанса гипноза.

— Иллюстративность?

— Всю ту муру, которую вы вроде бы видели и слышали. Старинный антураж.

— Вижу и слышу. Это никуда не делось.

— Ну ладно, видите и слышите. Музыку с пластинок в семьдесят восемь оборотов. Запахи камфары и лавандовой воды, гетры, плащи-визитки и прочие атрибуты эпохи.

— Я бы очень хотел списать все это на атрибуты эпохи!

— Возможно, все дело в вашей внушаемости. Вы действительно легко внушаемы. Виной тому, без сомнения, дневник Пандоры. Ее захватывающее повествование перегрузило ваш мозг и воображение, что в конечном итоге привело к появлению беспокойства. В результате вы режиссируете собственные ночные кошмары, обставляя их декорациями в соответствии с духом времени.

— Для чего, собственно?

— Не знаю, — уклонился от ответа Коуви.

— Не знаете? Придумайте что-нибудь получше, доктор! Это ваша работа — все знать.