– Но вообще не давать ответа тоже неприлично, – напомнили прислужницы.

– В самом деле, скорее вам, молодым, не пристало беседовать с ним. К тому же это такая честь, и если он желает… – И монахиня вышла к Гэндзи.

– Вряд ли вы ожидали от меня такой настойчивости и, наверное, готовы осудить меня за легкомыслие, но, поверьте, в помыслах моих нет ничего дурного, сам Будда тому свидетель, – начинает он, но, взглянув на исполненную спокойного достоинства фигуру монахини, смущенно умолкает.

– О да, столь неожиданный случай свел нас здесь, вправе ли мы считать, что наши судьбы никак не связаны? – говорит монахиня.

– Вы и вообразить не можете, как взволнован я был, узнав о печальной участи юной госпожи. Не позволите ли мне заменить ушедшую? Я тоже был совсем мал, когда потерял самого близкого мне человека, и с тех пор вот уже много лет странное чувство зыбкости моего существования владеет мною. Судьбы наши схожи, и я решился просить вас позволить нам познакомиться ближе. Вряд ли можно ожидать другого такого случая, поэтому я открываюсь вам вполне, не страшась вашего осуждения.

– Мне льстит ваше доверие, – отвечает монахиня. – Но боюсь, что у вас сложилось не совсем правильное представление… Так, есть в этом доме особа, не имеющая в жизни иной опоры, кроме ничтожной монахини, с которой вы изволите теперь беседовать, но она еще совсем мала, к тому же вам трудно будет снисходительно относиться к ее недостаткам. Потому-то я и не могу принять ваше милостивое предложение.

– Я знаю о ней все. Не будьте со мной столь церемонны, постарайтесь понять, что я совсем по-особенному отношусь к вашей питомице, – молит Гэндзи, но монахиня так и не дает определенного ответа, все еще опасаясь: «Верно, не ведает он, как мало ей лет».

Тут вернулся монах-настоятель, и Гэндзи задвинул ширму.

– Что же, начало положено. По крайней мере есть на что надеяться.

Светало, ветер, дующий с горных вершин, приносил из павильона Цветка Закона голоса, читающие очистительные сутры [10] . Они звучали величественно, соединяясь с шумом водопада:

– Видно, слишком привычны они моему слуху, – добавил монах. Светлеющее небо было подернуто утренней дымкой, вокруг, невидимые взору, щебетали горные пташки. Цветы невиданных деревьев и трав украсили землю многоцветным узором, словно драгоценной парчой; олени останавливались вблизи и уходили вдаль – все вокруг радовало глаз новой, непривычной красотой, и Гэндзи совершенно забыл о своем недуге. Досточтимый старец, которому каждое движение стоило великого труда, все же нашел в себе силы приступить к оградительному обряду [12] . Когда беззубым, шамкающим ртом произносил он тайные молитвы, его старческий, сиплый голос звучал особенно трогательно, невольно наводя на мысль об осеняющей сего добродетельного старца высшей благодати.

Тут появились приближенные Гэндзи, приехавшие за ним из столицы, и велика была их радость, когда увидали они господина своего исцеленным. Приехал и посланец от самого Государя. Монах Содзу потчевал гостей невиданными, диковинными плодами, в поисках которых его слуги обшарили все окрестности до самых глухих ущелий.

– Свято соблюдая обет, данный мною на этот год [13] , я не имею возможности проводить вас. Увы, иногда самое благое намерение может стать источником досады, – говорит монах, подливая гостю отменного вина.

– Пленили мою душу эти горы и воды, – говорит Гэндзи. – Но боюсь огорчить Государя долгим отсутствием. Я навещу вас снова, не успеют опасть цветы…

Право, невозможно без восхищения ни смотреть на него, ни слушать его!

говорит монах Содзу, а Гэндзи, улыбаясь, замечает:

– Воистину, редкость – узреть цветок, раскрывающийся один лишь раз за столько лет… – И передает чашу почтенному старцу.

произносит тот со слезами на глазах и подносит Гэндзи оберег токо [15] . Увидев это, монах Содзу берет четки из семян священного дерева бодхи [16] , привезенные когда-то принцем Сётоку-тайси [17] из страны Кудара [18] , чудесные четки, отделанные драгоценными каменьями, и кладет их в вывезенную из той же страны китайскую шкатулку. Шкатулку же, завязав ее в узелок из прозрачной ткани, прикрепляет к ветке пятиигольчатой сосны. Потом берет горшочки из темно-синего лазурита и, наполнив их целебными снадобьями, привязывает к веткам глициний и вишен. Все это, не говоря уже о прочих приличных случаю дарах, он подносит гостю. Гэндзи же заранее послал в столицу слугу за разными вещами, без которых не обойтись на обратном пути, в том числе за приношениями для почтенного старца и монахов, читавших сутры, и теперь все, вплоть до бедных горных жителей, получают дары, сообразные званию каждого. Воздав за чтение сутр, Гэндзи собирается в путь.