— Очень удобное для меня положение, — смеялся гл. инженер, — председатель ФЗК требует от меня принятия срочных мер по технике безопасности, а его заместитель отвечает передо мной за их проведение! Не только за проведение, но и за безопасность конструкции.

— Таким образом вы застраховали себя от неприятностей от ФЗК?

— Это как раз то, что я имел в виду.

В воскресенье 22 июня я, как обычно, пошла на базар за провизией. Под навесом, где продавали рыбу, всегда по воскресеньям слышалась музыка из громкоговорителя, но в этот раз музыки не было. За шумом и гамом базара на это мало кто обращал внимание. Вдруг радио заговорило: Молотов объявлял о нападении немцев на нашу страну.

Сначала люди не обратили внимания на речь, но вскоре, очевидно, поймав смысл, стали прислушиваться и передали соседям и через несколько минут, как опилки к магниту, люди тянулись к громкоговорителю и собралась толпа.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, была: "Вот оно, начало конца советской власти!" Я как-то не подумала, что война — это бедствие, что в войну будут втянуты мой муж и братья; все загородила одна мысль: война выбьет большевиков из седла власти. Вероятно, так чувствовала не только я одна; на всех лицах было видно как бы радостное возбуждение, но расходились без громких замечаний. Базар быстро опустел, все поспешили домой обсудить это событие со своими близкими.

Сережа и папа слышали сообщение по радио от начала и до конца и рассказали мне подробности, те подробности, какие Молотов нашел нужным сообщить нам. Очевидно, самолеты пограничной авиации много пострадали на аэродромах.

— Это к лучшему, — сказала я, — война кончится быстрее и с меньшими жертвами.

— Не думаю, что победа немцев принесет нам хорошую жизнь. Под немцами жить будет трудно.

— Что это вы, папа, так против немцев? Кто может быть более жестоким, чем коммунисты? И откуда вы знаете немцев?

— Знаю. Они наши соседи, и это не первая у нас с ними война. Да и живет их среди нас порядочное количество. Вот живут эти "колбасники" среди нас поколениями, а только свое, немецкое, считают хорошим. На всех других смотрят свысока. Нет, я не хотел бы жить под немцами.

— Никто и не будет жить под немцами, — сказал Сережа. — Немцы заключили антикоммунистический пакт, они и будут воевать с коммунистами, а не с русскими. Невозможно подумать, чтобы кто-нибудь пытался завоевать Россию!

— Немцы, они жадные на землю, у них дома тесно, — сказал папа.

— У немцев высокоразвитая промышленность, им нужна не земля, а рынки. Большевики выключили из мирового обращения громадный рынок и немцам выгодно освободить этот рынок Завоевывать же, отнимать бесспорную землю у соседей — это теперь невыполнимая задача, времена не те.

— Им также выгодно прекратить проникновение коммунистической идеологии в свободный мир, — добавила я. — Я уверена, как только немцы займут несколько селений и возьмут в плен первую партию красноармейцев, они немедленно организуют русское правительство и освободительную армию, которая и будет воевать против коммунистов. Ей и воевать-то не придется, кто станет защищать Сталина? Колхозник? Рабочий? Как только надзор НКВД уйдет, коммунисты будут сброшены.

— Да, война… заберут на фронт наших… — бормотал папа.

— Кого? — как-то не сразу поняла я.

— Сережу, Володю, Алексея, Васю…

Сережу скоро вызвали в военкомат, но военная медицинская комиссия признала его негодным к строевой службе из-за плохого зрения, а так как у него никакой военной подготовки не было, то его вообще освободили от военной службы и выдали так называемый белый билет. Мой младший брат Алеша, неожиданно для нас всех, был также признан негодным к военной службе. Никто не знал, что один глаз у него видит только на 10%. Мы, конечно, знали, что он плохо видит одним глазом, но не подозревали, как плохо. Глаз был поврежден, когда Алеше был только один год и у нас жил очень злой петух. Однажды этот петух набросился на маленького Алешу и клюнул его в голову возле глаза. Рана была довольно глубокая и у Алеши на всю жизнь остался шрам, а глаз потерял способность хорошо видеть.

Володю взяли на фронт в первые же дни.

Вскоре после объявления войны наш комбинат получил задание сушить сухари для армии. Заставили нас приготовлять сухари потому, что у нас были сушилки для макарон и их легко можно было приспособить сушить хлеб. Приступить к сушению сухарей приказали немедленно и на другой же день прислали из пекарни хлеб. Двух работниц поставили резать хлеб, а Юсупов с плотниками принялись мастерить рамы для раскладки хлеба на просушку. Сразу же стало видно, что резку хлеба надо механизировать: после получасовой работы у работниц появились водянки на руках и даже без этого дело подвигалось очень медленно. Механизацию поручили мне. Сначала это задание не показалось мне трудным: узнать, в каких пекарнях есть машинки для резки хлеба, пойти посмотреть, на каком принципе они работают, и сделать что-либо подобное у нас.

То, что я нашла в пекарне, для нас не подходило, но все же я взялась снять эскизы. Когда я делала наброски, в соседней комнате вкусно запахло жареными пышками. Заглянув туда, я увидела, как две работницы жарили пончики в большой жаровне. Таких хороших пончиков из белой муки я давно не видела в продаже. Мастер цеха, видно, заметил, как я приходила на запах, потому что вдруг принес мне на вилке дымящийся пончик.

— Попробуйте нашей продукции, — сказал он.

— Продукция очень аппетитная! Для кого же вы их делаете?