Шрифт:
29—31 августа 1938 года Эстонию посетил зять Геринга Мегерле, который настаивал на отказе Эстонии от ее обязательств, вытекающих из 16-й статьи Устава Лиги Наций. 1 сентября 1938 года заведующий отделом Скандинавских и прибалтийских стран Министерства иностранных дел Германии Грундгер заявил поверенному в делах Латвии Игенбергу: «Пришло время недвусмысленно и твердо заявить о том, кто будет соблюдать во время войны нейтралитет, а кто нет».
Уступая этому давлению, 19 сентября 1938 года представитель Латвии в своем выступлении на заседании Ассамблеи Лиги Наций заявил, что правительство этой страны «сохраняет за собой право определять в каждом отдельном случае, в состоянии ли оно принять меры, предусмотренные статьей 16, и если да — то в какой степени». Аналогичные заявления были сделаны правительствами Эстонии, Литвы, Польши, Швеции и ряда других стран. Эти заявления были с удовлетворением встречены в Берлине.
Отступление перед германским диктатом происходило в то время, как Германия практически не скрывала своих захватнических намерений. В апреле 1938 года Гитлер в беседе с германским послом в Риме Макензеном заявил, что после того, как к Германии будет присоединена Су- детская область, речь будет идти прежде всего об установлении германского господства над окраинными государствами. Эти мысли высказывали в своих разговорах и германские дипломаты в Прибалтике, что следовало из секретной записки латвийской полиции: «Что говорят сотрудники германской миссии в Риге». В ней* в частности, сообщалось о постоянных беседах о том, что «сразу же после разрешения чехословацкого вопроса начнется осуществление планов немцев на Востоке, в том числе в Прибалтике».
Откровенно высказывались на этот счет и представители немецкого меньшинства. Руководитель немецких нацистов в Лиепае говорил 9 сентября 1938 года: «Если из Германии будет получен приказ создать условия, которые дали бы Германии возможность вступить в Латвию, то участники национал-социалистического движения будут устраивать демонстрации и беспорядки, чтобы спровоцировать полицию на применение насильственных мер, пока об этом не начнет писать иностранная пресса, особенно немецкие газеты. После того как мировое общественное мнение будет должным образом подготовлено, никто не может запретить Германии поспешить на помощь своим братьям».
Руководители Германии открыто заявляли о своей поддержке этих взглядов немецкого меньшинства. Выступая на слете руководителей национал-социалистического движения в Прибалтике летом 1938 года, Генрих Гиммлер говорил: «Германия поддерживает латвийских немцев даже больше, чем немцев, проживающих в других странах, например судетских, ибо прибалтийские, в том числе латвийские, немцы в известном отношении более важны, так как их рассматривают как германский форпост на Востоке против Коминтерна».
Между тем руководители Латвии трусливо поддерживали германскую агрессивную политику. Вскоре после аншлюса 4 апреля 1938 года Мунтерс приветствовал «великую Германию». Находясь в Риме, Мунтерс провозгласил тост за «короля Италии и императора Абиссинии» (так Латвия первой после Германии признала захват Италией Эфиопии). Казалось бы, поглощение Германией Су- детской области под предлогом защиты местных немцев в результате мюнхенской сделки создавало прецедент для аналогичных действий в отношении Латвии, где проживало немало немцев. Однако латвийское правительство поспешило одобрить мюнхенский сговор в конце сентября 1938 года. Мунтерс назвал Мюнхенские соглашения «историческим событием» и предложил «поздравить их творцов». В своей статье, опубликованной в ноябрьском номере журнала «Сеейс», Мунтерс писал: «События
года не вызывают перед внешней политикой Латвии никаких проблем. На наших глазах рождается новая Европа. Мы шли в ногу с эпохой и в области культуры, и в области хозяйства, и в области государственных организаций, и, наконец, в понимании социальной системы. В области внешней политики мы должны включаться в новую Европу».
В Германии положительно оценивали позицию Латвии. Германское правительство выразило благодарность латвийскому правительству за его поведение в ходе кризиса вокруг Чехословакии. 1 декабря 1938 года Грундгер в беседе с латвийским посланником Криевенем хорошо отозвался о статье Мунтерса в журнале «Сеейс» и заявил, что, судя по ее содержанию, внешняя политика Латвии полностью соответствует в своих основных линиях германской внешней политике. Германский посланник в Риге Коце в беседе с посланником США Уйали говорил: «Многие члены латвийского правительства желают полностью отдать Латвию в руки немцев (очевидно, имея в виду просить Германию взять под свой протекторат)».
Литовский посланник в Риге Савицкас сообщал в Каунас: «Ульманис и его приближенные занимают открыто прогерманскую позицию». Часть правящих кругов Латвии говорила о сходстве между нацизмом и националистической идеологией, господствовавшей в Латвии. Отражая эти взгляды, газета «Брива Земе» писала 13 февраля
года: «В Латвии значительно легче понять национал-социалистическое мировоззрение, чем в традиционных демократических странах... Каких-либо идеологических расхождений между Латвией и Германией не существует».
Однако далеко не все в Латвии разделяли такие настроения. Опасения по поводу возможного вторжения Германии в Прибалтику усиливались по мере того, как становилось ясно, что западные державы не намерены защищать малые страны Европы. Объясняя проводившуюся правительством Чемберлена политику «умиротворения» нацистских агрессоров, английский посланник в Риге Орде 22 февраля 1939 года заявил в беседе с группой латвийских министров: «Пока спешить нечего. Отдали одну, другую, третью — все это маленькие страны. Когда же дало дойдет до Франции, то следует подумать». Участник этой беседы латвийский министр путей сообщения Латвии Эйнберг позже говорил: «На латышей эти слова подействовали как холодный душ».