– Ну давай, – с интересом посмотрел на меня оборотень-майор. – Делай, красивая.

– Дело не в том, красивая я или нет, – назидательно заявила я. – Дело в другом: у меня пропал любимый человек.

– Как пропал?

– Да вот так, взял и пропал. Весь сделался как пламя, и еще крылья у него…

Я заплакала, вспомнив, какие у Леканта были крылья.

– Погоди, погоди, – заявил мне майор, – какой же это человек, если у него крылья?

– А я сказала, что он человек? – всхлипнула я.

– Так точно.

– Нет, он не человек. Он дхиан.

– Кто-кто?

– Дхи-ан. Существо высшего порядка. Он из Шамбалы.

– Понятненько. И что же он у нас в Щедром делал? Регистрация у него была?

– Не было у него регистрации. Мы хотели, да вот не успели.

– И что, вообще у него никаких документов не было?

– Никаких. Я же вам объясняю, он существо высшего порядка, ну какие у него могут быть документы?

– Так, понятно. Хорошо.

– Чего уж хорошего…

– Говори приметы.

– Чьи?

– Ну не мои же! Хахаля своего говори приметы.

– Он не хахаль, – вскинулась я. – Он мой возлюбленный навечно.

– Извиняюсь. Так какие приметы? Рост, вес, синяк под мышкой?

– Рост у него высокий, метр восемьдесят девять – метр девяносто. Вес не знаю, он же дух…

– Так, стоп. Мы кого, духа или дхиана разыскиваем?

– Он дхиан, то есть воплощение света звезд, и дух, то есть дыхание святых Шамбалы. Вообще он имеет плоть, но она какая-то эфемерная.

– Какая?

– Ну словно призрачная.

– Черт-те что ты мне городишь, девушка. Глаза какие?

– Голубые и сверкающие, как сапфиры…

– Ох ты, мать твою! Мне бы кто-нибудь про мои глаза так загогулил! Нос там, подбородок?

– Нос прямой, узкий. Как на иконах византийского письма. Подбородок волевой, решительный, с ямочкой.

– Особые приметы.

– У него иногда появляются крылья. Большие и из золотых перьев. Его поэтому зовут Златоперый.

– А вообще-то как имя его?

– Лекант.

– Л-е-к-а-н-т. Что ж, будем искать. А ты сама-то что ж в такое непотребное время в непотребном виде шляешься?

– Я от горя. Он пропал, и вот…

– Ну ты не грусти. Хочешь, в кафешку сходим? Я тебя коктейлем угощу.

– Мне нельзя ничего водосодержащего. Я же умертвие.

– А, ну да. Ладно, я скажу ребятам, чтобы они тебя до дому проводили. Мало ли чего.

– Ну спасибо.

Когда я в сопровождении милиции появилась дома, у мамы чуть не случился нервный срыв. Милиция ушла, откозыряв, мама напилась корвалолу, а папа сказал:

– Мы требуем объяснений.

И я рассказала, как мы попали на бал к губернатору, как освободили Елену Нейс, как все запуталось и как пропал Лекант.

– А теперь отпустите меня, – жалобно попросила я. – Я буду спать.

Я сбросила с себя платье и туфли и, сжавшись калачиком под одеялом, попросила всех богов, какие только есть, вернуть мне Леканта.

Боги не услышали меня. Лекант мне даже не приснился.

На следующий день город гудел от двух новостей: пропал губернатор вместе со своим приближенным – колдуном Котохой – и Елена Нейс ошеломила Щедрый актом неслыханной щедрости (простите за тавтологию): она на свои средства решила провести в нашем городе Фестиваль русского романса. Такого у нас не было никогда!

Но я не особенно вслушивалась в эти сообщения. Меня больше всего волновал Лекант. Но волнуйся не волнуйся, а на работу идти надо.

Я натянула джинсы и рубашку, самые скучные и траурные, какие только у меня были, и пошла в музей.

Здесь все было по-прежнему. Бродили экскурсии, девочки из отдела систематизации чинно сидели за компьютерами. Я прошла в свой отдел, и первым, кого увидала, оказался Дима Санников.

Выписался, значит. Это, конечно, хорошо, вот только мне сейчас совершенно не улыбается перспектива с ним разговаривать.

– Привет, – сказал он мне.

– Привет, – кивнула я. – Выписали тебя, значит.

– Да.

– Ну и как самочувствие?

– Не жалуюсь. Тийя, я…

– Что?

– Я хотел перед тобой извиниться.

– За что?

– Ну за то, что повел себя тогда так глупо. Разозлился, обиделся… Я еще не понимал, что любимую девушку надо завоевать, а не просто предложить ей руку и сердце.

– И ты решил меня завоевывать? – с непроницаемым лицом спросила я.

– Да.

– Димка, ты просто сумасшедший. Я ведь не люблю тебя.