Шрифт:
Тогда как продолговатые, с острыми гранями сегменты, как бумагу, рвали палубную сталь, дырявили дымовую трубу, а ещё, вломившись через световой люк, с истошным рикошетным визгом метались по машинному отделению, которое мигом наполнилось ватно-плотными клубами раскалённого пара… быстро теряя скорость, «десятка» беспомощно закачалась на серых волнах…
Истекая кровью через огромную, в кулак, рану, которую он безуспешно зажимал ладонями, сквозь которые ритмично пульсировали багряные струйки, командир миноноски энсин Токугава Кусоки спокойным таким, совершенно домашним голосом печально произнёс:
«Жаворонок…
Оборвавшись, упала с неба струна.
Нет ничего…»
Но до конца боя было еще очень далеко… два оставшихся японских корабля брали «Херсон» в стальные клещи с обоих бортов…
С дистанции 25 кабельтовых в бой вступили русские 7.5-см крупповские пушки… Стальной бронебойный снаряд, который представлял собой всего лишь раскалённую добела болванку – с воем пронзил борт миноноски номер восемь, покрашенный в уставной светло-серый цвет борт… через долю секунды, выбив внутреннюю переборку, сопровождаемый чёрным фонтаном угля из бункера, он вломился в машинное отделение и срезал, как бритвой, головку цилиндра паровой машины… к счастью, вой вырвавшегося пара заглушил истошные крики погибающих машинистов…
Командир миноноски номер восемь двумя ударами сначала в кровь, потом до кости разбил себе кулак о погнутый поручень:
«В стихающем ветре опадают надежды цветы,
В крике птицы – растёт молчание гор…
Я несчастлив.»
Однако последняя миноноска – номер девять – как заколдованная, шла и шла вперёд, сквозь столбы разрывов, сквозь лай 47-мм скорострелок, сквозь треск митральез…
Мичман Хокусаи Рюдзю, нетерпеливо приплясывая у визира, внимательно щурил свои и без того раскосые, тигриные глаза…
У него был только один шанс… сорок один килограмм взрывчатого вещества в головной части самодвижущейся мины не потопят врага… но можно хотя бы снизить его скорость! И дать шанс большим хорошим парням поймать грязного пирата…
Нет, не сейчас, не сейчас, не сейчас… вот! Наконец, пора!
И в тот миг, когда торпедист уже нажимал на рычаг… стальной штур-трос, небрежно свитый в Эдинбурге, с тонким, неуловимо-трагичным крещендо лопнул…
«Девятка» резко рыскнула по курсу – и выпущенная торпеда ушла «в молоко»…
«Над темнеющим морем думы о прошлом…
Где же оно?
Было вот-вот…»
Расстегнув китель, капитан «девятки» и по совместительству командир Тринадцатого, несчастливого, отряда, капитан – лейтенант Тогомори Сугимура расстелил прямо на мостике красную бумагу и достал изящный кусунгобу, который вонзил себе в левый бок… быстрым движением рассёк себе живот до правого бока, после чего он перевернул лезвие острием вверх и разрезал его от пупка до диафрагмы…
Долгий гудок огласил воды пролива Цугару… с уходящего «Херсона» не видели, что один из шестидюймовых снарядов, пущенных по миноноскам, срикошетировав, пронёсся над волнами и врезался в полуют железнодорожного парома…
Од взрыва отдались стопоры вагонов, которые, лязгая буферами, стронулись вперёд, прямо на людей… над палубой поднялся истошный крик…
Английский корреспондент Ричардсон, в клетчатом твидовом пледе и котелке, пристроившись в уголке за бимсом,, не обращая внимание на мечущихся в панике пассажиров и на истекающего возле его ног кровью, затоптанного толпой тихо стонущего ребёнка, торопливо черкал в записной книжке патентованным свинцовым карандашом… Читающая публика имела право знать всё!
… На обложке – шрифтом, имитирующим готику: «Журнал Esquire предназначен для умных и разборчивых мужчин – для тех, кого не прельщают дешевые сенсации, для тех, кто в состоянии оценить настоящий стиль в литературе и моде. Это высочайшее качество текстов, блестящая журналистика, эксклюзивные интервью с известными во всей Империи людьми и отличного качества цветные хромолитографии.»
Из статьи «Поезд смерти»: «Павильон станции Юнокамионсэн на железной дороге Айдзу является воспроизведением традиционных крытых соломой сельских домов района Айдзу в северной части Хонсю… уютный, островерхий домик с выгнутыми вверх углами причудливой на европейский взгляд крыши… проложенная нами дорога принесла Цивилизацию и Прогресс в этот доселе дикий уголок.
Но дорога не убила особую, присущую только Японии милую и немного наивную красоту… вот приближается поезд. Локомотив, построенный в Ливерпуле, тормозит у низенькой платформы. Церемонно поклонившись, вы входите в маленький, кажущийся игрушечным вагон. Сняв обувь, вы устраиваетесь на татами вокруг низкого столика и окунаетесь в атмосферу неспешного отдыха… На миг может показаться, что вы в традиционном японском доме. Оформление интерьеров здесь напоминает дзасики – комнату, застеленную татами и обычно использующуюся для приема гостей дома. Поезд составлен из трех вагонов: расположенного сзади паровоза вагона о-дзасики, открытого вагона с пассажирскими местами, который раньше был товарным, а также последнего вагона, специально созданного для осмотра окрестных пейзажей. Такое сочетание и дало поезду особое название – О-дза торо тэмбо рэсся („поезд, состоящий из вагона с татами, открытого вагона и обзорного вагона“).