– Отпейте глоток, ваша милость, и скажите, каково питье на ваш вкус.

Аойда с опаской попробовала.

– Вода, – сказала она недоумевая.

– Вода, – повторил за ней Абант, отпив из чаши.

– Вода, – подтвердил Пройт, когда пришла его очередь.

– Вот как, – задумчиво вымолвила женщина. По ее лицу скользнула тень, она задумалась на мгновение, потом поставила гадальную чашу на землю и опять скрылась в фургоне.

На сей раз чаша в ее руках была золотой.

– Выпейте глоток этого вина, госпожа, – предложила она. – И вы, господа, тоже сделайте по глотку. Молодые люди исполнили ее просьбу.

– А теперь еще по глотку из гадальной чаши.

Аойда отпила и тут же выплюнула:

– Как горько!

Абант снова с недоумением сказал:

– Вода…

Пройт сделал глоток, закашлялся и глаза у него заслезились.

– О Боги! – выдохнул он наконец, едва отдышавшись. – Как огнем жжет!.. Что еще за шутки, старуха?!

– Лихие времена! – не обращая внимания на его негодование, вымолвила женщина, забрав из его рук кубок. – Хотела я молодой даме нагадать замужество, а господам – ратных подвигов, а получилось, что предсказываю им беды!

– Беды? – нахмурил брови Пройт. – Какие еще беды?

– Ох, господа добрые, – вздохнула ворожея. – Я ведь из Тестала еду, а там дела дурные творятся. К самым границам идет войско Абраксаса. Говорят, что сам он колдун, а войско его состоит из чудовищ, от которых нет спасения. Горе Тесталу, горе всей нашей благословенной стране!

Абант и Пройт переглянулись.

Аойда сказала:

– Абант, поехали домой. Мне страшно…

Абант согласился. Пройт шел рядом с лошадью, на которой ехала девушка, и то и дело оглядывался назад, на фургон.

В замке немного удивились тому, как быстро они вернулись с прогулки, но Абант объяснил, что они встретили беженку из Пограничья.

Весть эта встревожила замок: раз появились беженцы – значит жди войны. Всегда так было, так и будет всегда.

Аойда поднялась в свою комнату и села за шитье, Абант пошел к отцу поговорить о надвигающейся опасности, а Пройт посовещался о чем-то с астрологом, после чего вернулся к своему так и не расседланному коню, вспрыгнул в седло и ускакал.

Вернулся он к вечеру, когда Аойда, из-за недостатка света сложившая шитье в корзинку, занялась вязанием: вязать можно и не глядя – знай считай петли, позвякивай спицами да думай о своем.

Пройт кинул повод конюхам и поднялся в покои знатной гостьи.

– Ваша милость, – позвал он, деликатно постучав пальцами по двери. – Господин барон просит вас пожаловать к нему,

Аойда вышла в коридор и направилась было к покоям дяди, но Пройт остановил ее.

– В чем дело? – вскинула на него глаза Аойда.

– Простите, госпожа, – сказал Пройт. – Ваш дядя не звал вас к себе.

– Почему же ты меня вызвал? – спросила Аойда.

– Я хотел поговорить с вами.

Аойда нахмурилась:

– Не слишком ли ты много на себя берешь?

– Я хочу поговорить с вами о гадании на чаше, – сказал Пройт. – Я говорил с Акрисием-звездочетом.

– И что же?

– Сладкий медовый вкус – это к свадьбе, – сказал Пройт. – Ягодный сладкий – к легкой приятной жизни, резко-кислый – к болезни, горечь – к тяготам, жгучий – к позору…

– А вода? – Аойда была поражена известием.

– К смерти, – ответил Пройт. Он посмотрел ей прямо в глаза и выговорил: – Мы все обречены на смерть.

– На смерть, – повторила за ним Аойда, бледнея.

– Акрисий сказал, что гадание действенно на год, и в этот год нельзя гадать второй раз, за исключением того случая, если на человека были наведены чары, которые смогут изменить его судьбу.

– Значит, наши судьбы были изменены, – молвила Аойда. – И меня ждет горе, тебя позор, а Абант умрет. Пройт кивнул.

– Я догнал старуху, – сообщил Пройт. – Она подтвердила слова Акрисия и сказала мне: «Ты, может быть, еще не раз помянешь меня проклятием, но барышню я спасла…»

Аойда молчала.

– Я спросил у Акрисия также, когда благоприятный день для обряда илайн, – проговорил Пройт. – Это будет третий день новолуния.

Аойда поняла, что он хочет сказать.

– Пройт!

– Я решил, – твердо ответил он. И помедлив, сказал, понизив голос: – Может быть, вы захотите совершить этот обряд со мной, госпожа?

– Нет, – сказала Аойда. – Нет! – Она резко повернулась и ушла.

…Мысль об илайне не оставляла ее несколько дней. Из незапамятных времен пришел от далеких предков этот обычай преломлять неблагоприятную судьбу, нанося себе смертельный удар мечом.